– Смотришь «За стенкой»?
– Все смотрят!
– Ну, да… Я вот тоже смотрел. Говорят, что из нашего. Он тебе нравится, да?
Ира, обычно смотревшая мрачно, как зверь, исподлобья, взглянула на Лёшу иначе, пытаясь придать выражению лица романтический вид:
– Ну! Он клёвый! Ы-ы! – сообщила она.
Алексей присел рядом. Он даже поверить не мог в то, что их пропаганда коснулась Ирины! Её, бедной жертвы, захваченной в щупальца медиакратии, псевдогламурной души. Неужели возможно? Ирина – соратник… Так странно представить! Она, наконец, поняла, что все лгали, что Правда и Жизнь – там, где бунт и где разум, а не в мире журналов, картинок, жвачек, наклеек и глупых фантазий о жизни модели! Возможно, ещё совсем малость – и Иру увидят со знаменем на баррикадах!
– Послушай, – сказал Алексей, – но, по-моему, «Жирный буржуй» для названия торта – маленько вульгарно. И все эти звёзды там, под потолком… Ну, и Чежик у входа. Мне кажется, это нечестно! Я даже сказал бы, похоже на цирк. На насмешку.
Ирина опять посмотрела на Лёшу лишёнными смысла глазами.
– По-моему, – продолжил Двуколкин, – вот так вот использовать мысли, идеи, которые поднял Артём, – это бред. Этот новый «Мак-Панк», по мне, хуже, чем старый!
Ирина ехидно сказала:
– Ты что, как бы любишь гламур, потреблятство? Не хочешь свободного творчества и контркультуры… э-э… альтернативы?
Двуколкин не думал, что Ира сумеет всего за неделю узнать и запомнить такое число новых слов.
– Что ты, нет! – сказал он. – Я совсем не к тому! Ты взгляни: например вот столы цвета хаки, салат «Партизанский»… Ну это ж смешно! Ведь, по сути, осталось, что было!
– Сейчас хаки модно, – ответила Ира. – Это цвет нонконформизма, к твоему сведению.
– Да знаю я!
– Ну и вот. Если ты конформист – то иди и читай свою Рыбскую! У тебя мещанское сознание, ты не понимаешь субкультуры андеграунда…
– Чего-о-о? Это я – не понимаю?!
Десять дней назад Ирина обзывала ложное сознание «совковым» и о Рыбской, авторше романов о богатых, отзывалась более лестно. Алексей был оскорблён до глубины души. Выходит, то, во что он так глупо уверовал, – перерождение Иры – даже близко не светило! Значит, она просто заменила в лексиконе (если только знала это слово) слово «Голливуд» на слово «андеграунд» как мерило красоты и блага!
Лёша возмутился, вспыхнул:
– Ты совсем без головы! Сама, поди, и смысла-то не знаешь, что такое «конформист», ни Маркса не читала, ничего – а всё туда же! Вон, гляди, вцепилась в телефон! Ха! Тоже мне, нашлась бунтарка!
– Вот только не надо мной манипулировать, – ответила Ирина. – Знаю, знаю. Ты сейчас начнёшь пиарить свою партию! Но я к вам не пойду, даже не думай, я как бы не масса, я не потребитель, я неординарная и творческая личность!
А потом ещё добавила:
– Пол вымыл?
Алексей ответить не успел.
– Приветики! – слащаво объявила Ксюша, появившись в раздевалке.
На ней были кожанка с жуткими железными заклёпками и чёрная бандана с надписью «Металлика». Ксюша скинула кожанку, а потом за нею вслед и блузку – в этот раз она пришла без лифчика.
Алёша пошёл в зал.
– Гляди-ка, застеснялся! – зазвучал ехидный голос Иры ему вслед.
– Наверно, комплексует, – поделилась с нею Ксюша. – Или эти… как их… предрассудки буржуазные!
Народу было море. Новый имидж заведения привлёк массу любопытных и, конечно, увлечённых Тартаковым, Чежиком, прогрессом и Омлетовым. Алёша поотвык работать, и примерно к середине смены он валился с ног. А новые и новые подносы для уборки появлялись без конца. Поэтому обдумывать крутую трансформацию «Мак-Пинка» Лёша был не в силах, хотя после открытия обнаружил многое, над чем следовало пораскинуть мозгами.
Убирая первый же поднос, он выяснил, что дело агитатора с подсобными листовками и прочим – вполне живо. Новые обёртки сэндвичей были в точности как те, скандальные, которые в последний день работы стали поводом уволить двух киргизок. Только, разумеется, фабричные. Отныне они украшались ликом Чежика, держащего в двух лапах серп и молот как столовые приборы, и призывной надписью, разнящейся, смотря по сорту бутербродов: или «Пролетарии всех стран…», или «Дави буржуев», или «Запрещаю запрещать!». Картонные стаканчики блистали в том же стиле. И везде, везде был Чежик.
Что же это значит? Человек, который разрисовывал обёртки и раскладывал листовки там и сям, проник в совет директоров? А может, он всегда там состоял? Алёша был сбит с толку. Ясно лишь одно: имелась связь. Связь между трансформацией в «Мак-Панк» и инцидентами последних дней работы в старом стиле.
В том, что она есть, Алёша убедился, протирая сухонькой салфеткой украшения, а точнее, портреты разных компаньеро и товарищей, сменившие пейзажи США и старую рекламу «Кока-колы» в оформлении зала. Кое-где, в укромных точках, не заметных сразу, но доступных скучным взглядам посетителей, висели – да-да-да! – те самые листовки! Их искусственно состарили, немного опалили по краям для атмосферы, но
