— Они все об этом знали, — разозлилась Марианна, — и при этом глазели на меня. Разве это нормально?

— С потерями приходится считаться, — сказал Даниэль.

— Просто дикость, — продолжила Марианна, — человек умирает на наших глазах, а я мажу тебе спину от каких-то дурацких ожогов.

— Человек умер еще в пути, — возразил я, — потому они и остановились. Потому и ехали так медленно.

— Да при чем тут это? — недоумевала Марианна.

Когда поезд тронулся, больные отошли от окон. Шторы снова опустились.

— Интересно, когда они приедут? — сказала Марианна. — Как вы думаете, далеко отсюда до Лурда?

— Не знаю, — ответил я. — Раньше завтрашнего утра они там точно не будут.

— Все мы где-то странствуем, — произнес Даниэль, — даже больные. Даже мертвые. Вот этого наверняка увезут обратно. Как будто есть какая-то разница.

Я представил себе поезд, идущий ночью мимо городов и деревень, где люди спокойно спят и ничего не подозревают об этих больных, которым не дают заснуть боль и волнение. Представил, как в утренней дымке вырисовываются Пиренеи.

— Поезд, битком набитый больными, — сказал я, а Марианна покачала головой.

Deep Furrows

Казалось, доктор Кеннеди ждет ответа. Он сделал большой глоток пива и взглянул на меня. Доктор признался, что рождение и смерть — вовсе не противоположности, а одно и то же.

— Мы возникаем из небытия и уходим в небытие. Как бы входим в пространство и вновь покидаем его. Разумеется, это банальщина, — продолжил он. — Всем известно, что тело создается из неорганического вещества, из нуля материи, и вновь растворяется, распадается в нем. Это изучают в школе, а потом забывают и верят во всякую ерунду.

Я оглянулся на музыкантов, которые кружком сидели посередине паба и беседовали между собой. Время от времени кто-нибудь из них брал несколько нот на своем инструменте, к нему присоединялся другой, однако все мелодии растворялись в шуме голосов.

Адрес заведения я узнал от Терри, с которым случайно познакомился на улице пару дней назад. Я заблудился, спросил его, как лучше пройти, и он проводил меня. Мы разговорились о музыке. Он посоветовал мне сходить в общинный центр. Терри сказал, там играют настоящую ирландскую музыку, а тот, у кого есть инструмент, может подыгрывать. Иногда он там поет. А еще рисует и пишет стихи. Если я приду, Терри подарит мне одно из своих стихотворений. На прощание он показал мне визитку: «Терри Маколи, специалист по генеалогии». Визитка была заламинирована. Только я дочитал текст, как Терри протянул руку, и я вернул визитку.

В центр я пришел рано и первым делом осмотрелся. В одной из комнат друг против друга сидели двое молодых людей и играли на гитарах, в следующей — старик разучивал какую-то песню вместе с несколькими детишками. На доске были написаны гэльские слова, но старик обращался к своим воспитанникам по-английски.

— Исполняя песню, вы должны ставить вопрос и давать ответ, — говорил он.

В глубине комнаты собралась небольшая аудитория взрослых. Двери всюду были открыты, так что в коридоре потоки музыки перемешивались. Откуда-то доносилась барабанная дробь.

Я направился в паб. Музыканты выходили один за другим — более десятка мужчин и женщин, молодых и старых. Они достали свои инструменты: скрипки, гитары, свистульки и барабаны. Мужчина настраивал скрипку, женщина взяла несколько нот на флейте, другие что-то обсуждали и беспрерывно смеялись. В это время доктор Кеннеди подсел ко мне, хотя рядом еще оставались свободные столики. Мне хотелось побыть одному, но доктор сразу принялся говорить. Он представился, и я тоже назвал свое имя. После этого говорил в основном он. Рассказывал то одно, то другое.

Потом появился Терри и сел у барной стойки. Я помахал ему, но ответа так и не дождался — Терри словно не видел меня. Он заказал ананасовый сок. Доктор Кеннеди спросил, знаком ли я с Терри. Бедолага, сказал он, эпилептик. Прежде Терри работал на ковроткацкой фабрике, но из-за постоянных приступов его пришлось уволить. Теперь он безработный и живет на пособие.

— Раньше он красиво пел. И был лучшим свистуном в округе. Выигрывал конкурсы.

Тут доктор принялся бранить Ирландию и ирландцев. Сказал, что близкородственные связи — зло. И в них надо искать причины беспорядков, безработицы, религиозного фанатизма, алкоголизма. Вот почему сам он женился на немке. Стране нужен приток свежей крови. Он действительно отправился в Германию, чтобы подыскать жену, мать своих будущих детей. Фамилия его жены — Лютер. Да-да, она состоит в отдаленном родстве с реформатором.

На какое-то мгновение гул голосов вокруг нас немного стих. Доктор за это время успел сообщить мне, что у него есть три дочери. Во внезапно образовавшейся тишине его слова прозвучали слишком громко. Несколько посетителей бара рассмеялись и оглянулись на нас, после чего вновь возобновился привычный галдеж.

Помещение, в котором мы находились, рассказал доктор Кеннеди, раньше принадлежало пожарникам, а затем превратилось в общинный центр, где разрешалось говорить только по-гэльски. Полная ерунда. Сюда ведь мог войти каждый. Откуда, например, приехал я? Швейцария — хорошая страна. Там народы перемешались между собой. Не то что здесь.

Позже Терри начал петь, а некоторые музыканты ему подыгрывали. Пел он плохо, и музыканты постепенно заскучали. Стали играть слишком быстро, сбивались с ритма. Терри не успевал за ними и проглатывал слова. Его выступление сопровождалось жидкими аплодисментами. Наконец он поднял руку и перестал петь.

Я сходил к стойке и взял себе пива. Как только я вернулся к столику, доктор Кеннеди спросил, долго ли я еще пробуду в Ирландии. Мне непременно стоит прийти к нему в гости. Он часто принимает у себя иностранцев. Свободен ли я завтра вечером? Доктор дал мне свой адрес и раскланялся. Я же остался в пабе.

***

На следующий вечер я отправился к доктору Кеннеди. Его дом находился на холме у городской черты. Автобус сперва ехал по бедняцким кварталам, а потом выбрался в зеленую зону. Участок доктора окружала высокая кирпичная стена. На кованых воротах висела табличка: «Deep Furrows».[7] Я позвонил. Ворота открылись с легким дребезжанием. Пока я подходил к дому, доктор Кеннеди уже вышел мне навстречу. Он протянул мне руку и обнял, словно мы были давними друзьями.

— Жена и дочери с нетерпением ждут вас, — сказал доктор и повел меня в белое, немного обветшавшее бунгало.

Рядом с входом находился пруд с золотыми рыбками. Мы зашли в дом. В прихожей меня встречали четыре прекрасных создания.

— Моя Кэти, — представил доктор, — моя Кэтхен. И три дочери: Дезире, Эмилия и Гвен.

Я пожал четыре руки. Доктор снова завел какую-то речь, но я никак не мог оторвать глаз от сестер. Они были похожи друг на друга, всем трем было около тридцати, все три были полными и в то же время стройными. Их бледные, серьезные лица отличала готовность к мгновенной улыбке. Волосы у сестер были длинные, у Гвен и Дезире — каштановые, у Эмилии — с рыжеватым оттенком. Девушки красовались в юбках с запáхом, старомодных блузках и тонких шерстяных чулках. Доктор Кеннеди спросил, нравятся ли мне его дочери. Я не знал, что ответить. Каждая из сестер была очень красивой, но повторение превращало эту красоту в какой-то абсурд.

— Разве они не совершенство? — спросил доктор и повел меня в гостиную, где уже был накрыт стол.

Еще в пабе доктор сказал мне, что его жена будет рада пообщаться на немецком. Тем не менее за

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату