— А теперь вы возьмете меня к себе? — спросила я с надеждой, хотя понимала, что наше прежнее препятствие — спастика и гиперкинезы так и осталось.
— Не возьму. Невозможно поставить на ноги человека с такими плохими руками. У тебя же нет мышечных контрактур, их бы у нас сняли. А у тебя неснимающиеся спастика и гиперкинез, а также сниженная подвижность суставов, — мотивировала она отказ.
И, не желая расписаться в собственной профессиональной непригодности и принести извинения за безответственное обещание поставить меня на ноги, сыпанула десятком непонятных медицинских терминов. Это были пространные разглагольствования об эффективных методах лечения и невозможности применить их ко мне. Зачем мне это выслушивать? Ортопед умничает, желая покрасоваться перед коллегой — врачом из нашего интерната? Или поет сию медицинскую песнь в насмешку надо мной? Вывалив на нас ушат ненужной информации, она спустилась с небес на землю:
— Теперь пусть тебе интернат закажет специальные ходунки.
— А где их заказывают? — спросила сопровождавшая меня врач.
— Для наших инвалидов делает наш мастер. Только он сейчас не принимает заказы, мы заказываем ходунки на заводе. Но завод сейчас тоже отказывается делать их нам.
В общем, уехали мы оттуда, несолоно хлебавши. А с ходунками и вовсе скверно. Дело в том, что о них я и раньше подумывала и даже сама их проектировала, помня, как в детстве бойко передвигалась в ходунках. Лежа в отделении неврологии и предвкушая грядущее обучение ходьбе, я самолично составила чертеж ходунков.
В доме-интернате мой чертеж посмотрели Эльвира Алексеевна с директрисой и похвалили. Не получив даже школьного образования, я вынуждена была стать для самой себя еще и Кулибиным, конструирующим то приспособление для печатанья на машинке, то ходунки. Чертеж был сделан по всем инженерным правилам, но дело уперлось в вопрос, где и как его воплотить в жизнь? Изготавливали ходунки и прочую реабилитационную технику «индивидуального пошива» исключительно в отделениях ортопедии.
Я рассчитывала, что, когда попаду в отделение ортопедии, смогу договориться об изготовлении ходунков. А вопрос оплаты работ по изготовлению мы решим, я знала, куда обратиться за помощью. Но меня отказались госпитализировать в ортопедию! Волшебница-ортопед дала рекомендацию освоить ходунки — о чем я давным-давно и сама думала — и отправила меня в никуда...
* * *
После визита к волшебнице-ортопеду во мне закипела такая злоба, что ее надо было куда-то выплеснуть, иначе бы возобновилась депрессия. Я села за пишущую машинку, настрочила про все это статью и отдала ее в газету «Инвалид». Статья называлась «Яд в хрустальном коктейле». После ее публикации, едва главный редактор газеты Зинаида Черновол появилась в Институте травматологии и ортопедии, волшебница ринулась в атаку:
— Да вы хоть понимаете, на кого наехали? Я дипломированный специалист! У меня квалификация! У меня опыт!
Мне повезло: Зинаида Черновол знала мастера, делавшего ходунки на заказ. У него на данный момент не было нужных материалов, но он собирал по помойкам подходящие железяки и мастерил из них ходунки. Я передала мастеру свой чертеж, и он собрал изящные ходунки из тонких никелированных трубок от карниза для гардин. Они поначалу стояли без дела, потому что колесики были уж очень хрупкими. Потом мы с Ольгой подобрали на улице два выброшенных приличных колеса, и интернатские слесаря приделали их сзади, а спереди я приспособила резинки от костылей.
И вот в такой фантастической конструкции я передвигалась по комнате полушагами-полупрыжками, пока не сломала ее. Но мне опять повезло, к нам ходила в гости женщина из молельного дома. Ее муж нашел на помойке две железные спинки от кровати и совершенно бесплатно сделал мне прочные ходунки!
* * *
Мне встречались и хорошие врачи — профессионально зрелые и добрые к больным. Например, Татьяна Васильевна Баланова, участковый терапевт, курировавшая наш дом-интернат. В нашей поликлинике работала невропатолог Маргарита Александровна.
Сейчас нас курирует невролог Ольга
Александровна — когда она приходит ко мне, будто окутывает теплым плащом заботы. Такой врач никогда не даст человеку «под дых», не обидит, не оскорбит, не унизит и, самое главное, напрасно не обнадежит. Бог простит, а может, и не простит горе-врачей — некомпетентных и бездушных с пациентами.
Но как бы то ни было, я перемолола в себе эти горести и решила заняться делом — сочинять рассказы и сказки. Какая бы я ни была — ходячая, сидячая или лежачая, — мои тексты востребованы, они радуют детей и важны для взрослых, и уже ради одного этого стоит жить.
Личное и казенное
Некоторые искренне считают, что дом инвалидов — это тихая пристань. Увы и ах! Хотелось бы, чтобы это было именно так. Но здесь хорошо только тем, кто на ногах и имеет здоровые руки. Кому не надо ложку в рот подносить и убирать из-под него.
В системе соцзащиты правили дикие законы, особенно в стационарах, в ПНИ и в домах-интернатах для престарелых инвалидов общего типа. Если пожалуешься, могут заставить ретивых работников сделать с тобой все, что хотят в угоду большому начальнику.
В Новокузнецком доме-интернате мне во всей красе показали, на что способен человек ради того, чтобы не потерять работу. И на что пойдет, угождая директрисе. Особенно с учетом места работы, ведь правоохранительные органы неохотно заглядывают в подобные заведения. Ведь доказать, что старый человек или инвалид дееспособен и ему можно верить, не всегда возможно. А самому инвалиду нанять адвоката и провести объективную экспертизу не по карману.
Говорят, есть какие-то правозащитники, но я их за свою инвалидную жизнь не видела ни разу. А чиновники, работающие в одном городе, связаны в одну сеть и не пойдут друг против друга ради какого-то беспомощного инвалида. Я убедилась на своем горьком опыте в этом — чиновники живут сплоченно и поддерживают друг дружку.
В 1999 году я, сама того не желая, вляпалась в одно неприятное дело. Да простят меня и живые и мертвые, но если уж я взялась писать, то расскажу все, опишу в деталях и пойду до конца, чтобы не оставалось «темных дыр для тараканов». Ведь государство и общество просто не знают и не хотят знать, что представляют из себя российские дома-интернаты для старых и немощных.
Я думала, для того чтобы выжить, надо было каждую секунду быть сильной и задиристой только в Прокопьевский ПНИ. А в Новокузнецком доме-интернате собрался грамотный люд, способный не дать себя в обиду — бывшие рабочие, не чета нам, инвалидам детства.
И вот в один далеко не прекрасный день Варвара, которая первой приносила мне новости, сообщила, что от директрисы или, того пуще, аж из самого Кемерово пришел приказ, чтобы проживающие переписывали все свои личные вещи на казенный баланс. А кто не желает передавать свое кровное в казенный «общак», пусть продает или отдает родственникам. Мол, личные вещи в казенном заведении держать не полагается, и чтобы через десять дней все было выполнено — ничего личного, только казенное, как в тюрьме!
Проживающие подняли панику — стали продавать кто телевизор, кто холодильник. И ввиду спешки, конечно же, по дешевке, хотя техника почти новая и стоит намного дороже. Видимо, шумок пустили специально, чтоб скупить ценные вещи за символическую плату.
А приказ действительно пришел, да только там было все наоборот — приказывали все личные вещи проживающих занести в отдельный журнал. Но кому-то в администрации хотелось нагреть на этом приказе руки и обворовать инвалидов и стариков до последней нитки, вот и исказили приказ.
Подобные акции типичны для стационаров, где обитают ослабевшие, беспомощные и зависимые от администрации люди.
А уж какие махинации с квартирами стариков и инвалидов проворачивали! Вспомнить страшно! Было официальное положение, что у престарелого человека, которому сложно себя обслуживать, есть право побыть в интернате три месяца и самому решить, где ему жить дальше, дома или в интернате. Но едва
