водянистыми, — вероятно, из-за постоянного применения стимулирующих препаратов. Рукопожатие было вялым, левая рука буквально свисала сбоку и подрагивала... В отличие от знаменитых воплей во время выступлений или вспышек гнева голос его звучал спокойно и приглушенно, что даже вызывало жалость, так как не могло скрыть его подавленности и слабости.
Еще более примечательными, чем внешний вид Гитлера, были слова, с которыми он обратился к этому небольшому кругу случайно собранных фронтовиков, когда сел с ними за круглый стол. Его общий обзор сложившейся обстановки был безупречен с точки зрения объективности. Он описал катастрофическое положение на Восточном фронте, где одно поражение следовало за другим. Гитлер сообщил нам, что битва на Атлантике вступила в критическую фазу, так как противник применил радар. Он едва упомянул наши успехи на итальянском фронте, которые вовсю использовала геббельсовская пропаганда. С другой стороны, он не скрывал беспокойства по поводу угрозы вторжения Запада и перспективы открытия второго фронта, который свяжет его силы. Единственным утешением этим солдатам должно было служить невнятное заявление о том, что все трудности должны быть преодолены с помощью «веры». Зенгера удивило и то, что на этот раз Гитлер ни слова не сказал о «чудо-оружии», сказками о котором пропаганда пичкала немецких граждан. Профессиональных военных в офицерских чинах было практически невозможно убедить в реальности этих проектов.
К июлю 1944 года военная промышленность Германии достигла максимального развития. Если в 1941 году индекс производства вооружений (без самолетов и вооружений ВМФ) по сравнению с 1939 годом снизился и составил всего 98 процентов, то в июле 1944 года он достиг уже 322 процентов. При этом трудоемкость увеличилась всего на 30 процентов. Министр вооружений Шпеер признавал: «Эти успехи были достигнуты отнюдь не за счет таланта моих сотрудников, хотя они своими организаторскими способностями внесли в них немалый вклад. Но решающую роль сыграла поддержка Гитлера во всех моих начинаниях. Я имел возможность в решающий момент бросить на чашу весов авторитет и безграничную власть фюрера». Но наряду с авторитарными методами мобилизации экономики Гитлер позволял использовать Шпееру, как тот пишет в своих мемуарах, «методы управления экономикой, свойственные демократическим государствам. Они основывались на полном доверии крупным промышленникам, и те, как правило, старались его оправдать. Таким образом поощрялась инициатива и пробуждалось чувство ответственности...»
Гитлер и в условиях военного времени стремился сочетать в экономике частную собственность с государственным авторитаризмом, считая такой способ организации военного производства оптимальным. Провести же мобилизацию промышленности для военных нужд заранее, еще до начала войны, фюрер не мог по ряду объективных причин. Такая мобилизация в условиях экономики, основанной на частной собственности, требовала много времени и не могла укрыться от глаз иностранных наблюдателей, поскольку в тот момент Германия не была изолированным от мира государством. А вся политика Гитлера как раз и строилась в расчете на то, чтобы как можно дольше и эффективнее использовать «курс на умиротворение», проводимый западными державами. Если бы в Германии началась мобилизация промышленности, даже такие неисправимые оптимисты, как Чемберлен и Даладье, догадались бы, что Гитлер готовится к мировой войне, а отнюдь не только к захвату Судет и Данцига. В условиях частной собственности даже в тоталитарном гитлеровском государстве нельзя было просто приказать промышленникам и финансистам в одночасье начать выпускать пушки вместо масла. Напомню, что Франция так и не успела мобилизовать свою промышленность, а Англии и США потребовалось несколько лет, чтобы использовать все возможности своего военного производства. Вот в Советском Союзе, где экономика была автаркической (где практически отсутствовали масштабные экспорт и импорт, равно как и частная собственность), мобилизация промышленности была проведена еще до войны, и уже к 1939 году экономика функционировала практически по нормам военного времени.
Отказываться от частной собственности в экономике Гитлер не собирался, но стремился подчинить частный капитал интересам государства. 26 июня 1944 года, выступая перед промышленниками в Берхтесгадене, Гитлер торжественно заявил: «Создатель не только творит, но и берет сотворенное им под свою опеку. В этом истоки и суть того явления, которое мы обозначаем как «частный капитал», «частное владение» или «частная собственность». Вопреки утверждениям коммунистов процесс развития человечества завершится не претворением в жизнь их идеала всеобщего равенства, т. е. коммунизмом, но, напротив, именно потому, что одни добьются чего-то в жизни, а другие нет, первые в конце концов неизбежно возьмут под свою опеку последних... Единственно возможной предпосылкой для продвижения человечества на пути к своему процветанию является всемерное поощрение частной инициативы. И если эта война завершится нашей победой, для германской экономики настанет эпоха расцвета частного предпринимательства. Не верьте, что я собираюсь создавать какие-либо органы государственного управления экономикой... Как только наступит мир, я тут же предоставлю полную свободу действий выдающимся деятелям германской экономики и буду внимательно прислушиваться к их советам... Лишь благодаря вам мне вообще удается решать порожденные войной проблемы. В знак моей бесконечной благодарности я обещаю, что никогда не забуду ваших заслуг и что не найдется ни одного немца, который обвинит меня в невыполнении взятых на себя обязательств. Это означает: если я обещаю вам, что после войны наступит невиданный период расцвета германской экономики, то следует очень серьезно отнестись к моим словам. Они непременно сбудутся...
Нет сомнения, что если мы проиграем войну, то придется навсегда забыть об экономике, основанной на частной собственности. Ведь истребление германского народа, естественно, повлечет за собой полный крах германской экономики. И не только потому, что противнику не нужны конкуренты, — это слишком поверхностная оценка ситуации. Нет, речь идет о наших принципиальных разногласиях с ними. От исхода войны зависит, какая из двух точек зрения победит: или мы будем отброшены на несколько тысяч лет назад и вернемся фактически в первобытное состояние — ведь государство тогда будет регулировать всю производственную деятельность, — или же человечество будет и дальше развиваться естественным путем через поощрение частной инициативы... В случае поражения вам, господа, незачем будет заниматься перестройкой экономики на мирный лад. Ибо каждому из нас придется решать для себя проблему ухода в мир иной: сделает ли он это своими руками, даст себя повесить, предпочтет умереть от голода или же согласится отправиться на каторжные работы в Сибирь — ни о чем другом не придется размышлять».
В тот момент, после успешной высадки союзников в Нормандии и начала генерального советского наступления в Белоруссии, Гитлер вряд ли сомневался, что война с Германией проиграна. Так что речи о грядущем расцвете германской экономики в условиях господства частной собственности после победы, вероятно, преследовали две цели. Во-первых, побудить германский бизнес держаться до конца, согласившись с усиливающимся государственным регулированием, и не прибегать к акциям саботажа в расчете на благосклонность западных союзников. Во-вторых, Гитлер пытался обрисовать для истории некий экономический идеал национал-социализма. В условиях, когда Германия будет господствовать в мире, ее экономика должна давать преимущества носителям частной инициативы — тем, кто может добиться чего-то в жизни и выдается над толпой.
Но создать убедительную картину национал-социалистического рая Гитлеру помешал реализм. Осознание безнадежности положения прорвалось в словах о необходимости подумать о способах наименее безболезненного ухода из жизни. Очевидно, уже в июне 1944-го Гитлер думал о самоубийстве.
Как утверждает А. Шпеер в своих мемуарах, 5 сентября 1944 года он направил Гитлеру и Йодлю меморандум, где заявил, что прекращение поставок хромовой руды из Турции приведет к полной остановке германской военной промышленности не позднее 1 января 1946 года. Гитлер «довольно спокойно выслушал мои аргументы... Вероятно, в тогдашней ситуации даже столь мрачный прогноз не произвел на него особого впечатления. Становился все более очевидным неотвратимый развал как Западного, так и Восточного фронта, и в этих условиях даже Гитлер в глубине души сознавал, что до 1 января 1946 года нам никак не продержаться».
В то время люфтваффе все реже поднималось в воздух из-за систематического уничтожения союзной авиацией заводов по производству синтетического горючего. Кроме того, были потеряны основные нефтяные месторождения в Плоешти. Сухопутная армия Германии утратила мобильность. Грузовики тянули волы или брали на буксир танки. Во время бомбардировок была разрушена транспортная инфраструктура, и Рур оказался почти в полной изоляции от остальной территории Рейха. Нарушилось бесперебойное снабжение населения топливом, электричеством и продовольствием. Большинству немцев стала очевидной неизбежность скорого конца.
