высекать. Посыпались каленые искры на кочки. Те задымили. От них огонек к камышам перекинулся.
Болотная образина учуяла — не сдобровать ей, коли все болото займется пожаром, вместе с кладом выскочила наружу, наладилась броситься наутек, а солдат на нее веревку накинул.
— Обожди, постой, отдай-ко награбленное!
Деревянной ногой выбил из ее лап горшок, потом за уши приподнял, размахнулся, и полетела она вверх тормашками в темноту.
Ни много ни мало запечатано было в горшке: три тыщи рублей серебром.
Взял солдат себе за труд всего лишь один серебряный рубль, остальные на возврат в котомку сложил.
Утром явился в деревню. Надо бы попервоначалу с отцом и матерью повидаться, с пути в бане попариться, а он прямиком по улице в правление направился. И нарочито не поспешал, возле каждого мужицкого двора останавливался, хозяевам кланялся, горсть монет оставлял.
— Берите себе на разживу!
Только неподалеку от правления, когда Царева крючка и стражников у окошек приметил, на уловку пустился: в следы своей деревянной ноги начал рубли неприметно подбрасывать.
Царев крючок сразу смекнул: дескать, экое диво, заставлю-де солдата день-денски ходить, стану с полу рубли собирать, то-то нагребу капиталу... А в лицо его не признал. Уходил солдат на войну молодым, вернулся — седина на висках, черная борода. Вдобавок не пострашился, незвано-непрошено по крылечку взошел, настежь дверь отворил и во весь голос на старшину заорал:
— Пошто без почету встречаешь? Ать-два! Налево, кругом, арш! Взять винтовку на изготовку!
Да еще деревянной ногой по полу ударил, чуть половицу не проломил.
Вышибло Царева крючка из ума. Сроду не бывало, чтобы на старшину кто-то голос повысил. Хотел стражникам приказать буяна схватить, а они выпрыгнули из окошка на улицу.
Скрючился он за столом, шею в плечи втянул, еле три слова промолвил:
— Ты кто таков?
— От бога посыльный! — уже не так громко сказал солдат. — Погиб я на германской войне и, как праведного воина, призвал меня бог к себе, повелел обратно на землю спуститься, над тобой суд учинить! С небес-то он уже давненько приметил, чего ты тут вытворяешь...
— Не грешен я, — залепетал Царев крючок. — Может, ты не в ту деревню спустился?
— Ах ты, такой-сякой! — снова прикрикнул солдат. — Как смеешь богу не верить! Он ведь своими глазами видел, что ты этой ночью запечатанный горшок в Сорное болото припрятал...
Со страху Царева крючка затрясло. С поличным поймался! И выходит-де, этот солдат вправду спустился с небес.
И не стал отрицать, а надумал бога удобрить.
— Свой клад я обратно достану, в церкву отдам, пудовую свечку поставлю, грех замолю...
— Твой дар бог не примет! — пристращал солдат. — За разбой полагается варить тебя в кипящей смоле! А коли хочешь очиститься, избежать наказанья — Сорное болото ковшиком вычерпай!
— Мне на то веку не хватит.
— Так бог указал!
Распирало солдата от смеха, но напустил на себя грозный вид, деревянной ногой снова по полу стукнул:
— Давай сюда казенную печать, сам божье повеленье исполнять отправляйся! Эй, стражники! Спустите-ко с него шаровары, всыпьте ему для памяти десяток плетей и препроводите на болото, да глаз не спускайте, покуда он его не осушит!
Вышел он к мужикам из правления, остальные деньги, что оставались от клада, раздал и в назиданье напомнил пословицу:
— Богом клянись, но сам не ленись умом пораскинуть!
Царев крючок на Сорном болоте не задержался. Звал-звал образину, дозваться не мог. Попробовал в топь нырнуть, поднять клад со дна, вывалялся в грязи — ничего не нашел. Принялся было из болота ковшиком воду вычерпывать — не сдюжил! Сговорился с обоими стражниками и вместе с ними куда-то утек, лишь бы солдат не сыскал.
ЖЕНИХ ДЛЯ ДВОИХ
Когда ум за разум запнется, то и на ровном месте заблудишься. И почнешь кружить: в кою же сторону надо податься?
Уж сколь умен и толков был Петро, вдовой Аксиньи сын, а не мог порешить: Федору или Милодору посватать?
Две сестры были до последней черточки схожие, будто одна из них стояла перед зеркалом и смотрела сама на себя.
Родились они в один год, в один час, в одной зыбке качались, вместе взросли, и даже мать родная не умела их различить.
Девки справные, хороши собой. В одинаковые сарафаны нарядятся, одинаково косы заплетут да как запоют в один голос — у любого парня душа замирает.
И вот случилась же такая оказия — они обе Петра полюбили!
Федора замуж за него собиралась, и Милодора от него же сватов ждала.
Прежде, бывало, делили они пополам всякую всячину, а уступить жениха ни у той, ни у другой не хватило желанья. Милодора потребовала: «Откажись от Петюшки, я его пуще люблю, чем ты!» А Федора в ответ: «Это ты отстань!»
Летом на игрище, куда молодяжник по вечерам собирался попеть-поплясать, обе не отходили от него, как пришитые. Федора справа, Милодора слева, а он посередке.
Покуда шел меж ними спор и раздор, а Петро решиться не мог, — зима наступила. В соседних дворах свадьба за свадьбой, у сестер в избе хоть бы петух скукарекал.
Спрашивать у Петра, скоро ли от него сваты пожалуют, той и другой казалось зазорно.
Он каждый день по улице проходил, в окошко к сестрам заглядывал, но лишь раздор добавлял.
— Это ты мне мешаешь! — злилась Федора на Милодору.
— Нет, ты ко мне путь загораживаешь! — отвечала та.
Пора свадеб уж к концу приближалась, после масленой недели справлять свадьбы было не принято. Вот тогда и надумала Милодора:
— Давай кинем бобы наудачу. Тебе достанется — за Петьшу замуж иди, мне выпадет — дале ни во что не встревай! А ему-то ведь одинаково: что ты, что я!
— Нет и нет! — отказалась Федора. — Может, он сам меж нами сделает выбор.
Наладилась она перехитрить сестру.
Вечером, покуда Милодора коров доила и по домашности управлялась, Федора успела побывать у старухи Клещихи.
Нелюдимая эта карга славилась в деревне худом и злом. Бабы поговаривали про нее, будто в молодости была она замужем за чертом лесным. Черт сам пакостливый страхилат, а и то с ней ужиться не мог, облысел и рога об нее обломал, покуда из лесу спровадил.
Проживала Клещиха в проулке, в избешке-развалюшке, без догляду-без пригляду, кругом одна. От старости не согнулась, а высохла, отощала — точь-в-точь, как прошлогодний клещ.
Уставила она на Федору кривой глаз, об пол стукнула осиновой клюшкой.
— Какая неминя пристигла? Мужа отравить или миленка отбить?
— Надо сестру от моего жениха оттолкнуть, — открылась Федора.
— А пошто?
— Мы с ней на одно лицо...
— Оговори ее, осрами перед ним! Хорошо поет петух поутру, да не всякому понутру. Поняла?..
— Поняла, баушка, спасибо тебе!
