Подстава Брыкину делалась в самом начале пребывания в Гарварде, чтобы при положительном исходе можно было подготовить вербовку, а при отрицательном — его компрометацию.
Вполне очевидно, что ФБР по своей инициативе Кука Калугину не подставляло. Он по совету ФБР устроился гидом на выставку, чтобы знакомство с Куком на улице выглядело естественно.
События развивались следующим образом. В первой же беседе с Калугиным жена Кука, высказывая маоистские взгляды, нарочито стала осуждать мужа за то, что он работает в крупной химической компании, тесно связанной с военно-промышленным комплексом. Сам Кук сразу же рассказал, что он инженер- ракетчик одной из крупных химических корпораций и занимается производством твердого ракетного топлива. Естественно, Калугин доложил о неожиданной и столь откровенной беседе своему куратору в резидентуре и получил согласие на вторую встречу, на которую Кук пришел опять со своей женой. Без какой-либо инициативы со стороны Калугина он сообщил, что подготавливает для русских секретные материалы по технологии производства ракетного топлива. Да, Калугину было запрещено проведение любых оперативных мероприятий, и он не должен был вступать с Куком и его женой в подобные разговоры. Но он понимал, что в данном случае нарушение будет оправдано таким крайне заманчивым предложением, от которого ни резидентура, ни Центр отказаться не могли.
На третью встречу, уже с согласия Центра, Калугин отправился вместе с сотрудником резидентуры из числа дипломатов, чтобы, в случае подставы и появления ФБР при приеме от Кука материалов, избежать ареста. Встретились вблизи Колумбийского университета, откуда Кук, Калугин и сотрудник резидентуры поехали на машине с дипломатическими номерами к Куку. Пока жена Селена готовила обед из китайских блюд, Кук с торжественным видом внес в комнату пакет с документами и пробирку с черной желевидной жидкостью, и демонстративно передал все это в руки Калугина. В пакете находились секретные документы по технологии производства топлива и его составляющих, доклад ЦРУ о состоянии химической промышленности СССР, а в пробирке — образец одного из компонентов твердого ракетного топлива.
Успех для разведки казался значительным — в то время получение твердого топлива в Советском Союзе являлось большой проблемой, и нужда в нем была первостепенной. С документами и образцом в своих руках Калугин и сотрудник благополучно вернулись в резидентуру.
Передавая материалы непосредственно Калугину, а не оперативному работнику с дипломатическим паспортом, Кук как бы подчеркивал, что он все это делает для него. Хотя, в целях безопасности Калугина, материал обязан был взять работник резидентуры. В этом случае при внезапном появлении в доме сотрудников ФБР Калугин не был бы обвинен в шпионаже со всеми вытекающими последствиями.
Центр дал высокую оценку полученным материалам. На следующей встрече договорились, что Кук будет тайно передавать материалы резидентуре. С этого времени Калугин, по его словам, не видел Кука до конца 1979 года.
Так все же — действительно ли Кук и его жена вышли на Калугина по своей инициативе, и на идеологической основе один из супругов с согласия другого добровольно стал агентом советской разведки? Постараемся разобраться.
После отъезда Калугина Кук с 1959 по 1964 год регулярно встречался с сотрудниками резидентуры. Далее случилось непредвиденное и для ФБР, и для резидентуры. Кук через своего друга американца крайне левых взглядов, посетившего Москву в 1963 году, передал письмо своей сестре Луизе на Кубань. Письмо он направил не через резидентуру, как было оговорено с ним, а по своим личным каналам. После возвращения из Нью-Йорка Калугин летом 1959 года встречался на Кубани с Луизой и, характеризовав брата как честного человека, договорился, что переписку с ним она будет вести через “надежных людей” в Москве, чтобы не навредить ему как американскому гражданину. При задержании этого друга в Москве с русским гомосексуальным партнером письмо попадает в 7 отдел Второго главного управления КГБ к Носенко, а затем оно было передано по запросу в ПГУ. Носенко, который в феврале 1964 года изменил Родине, сообщил якобы об этом письме ЦРУ.
Калугин с июня 1960 года находился в долгосрочной командировке в Нью-Йорке и работал под прикрытием корреспондента Московского радио, не имея дипломатического иммунитета. Пытаясь избежать провокаций после предательства Носенко, ПГУ срочно возвращало из всех резидентур сотрудников, которых он знал. В числе шести работников нью-йоркской резидентуры, отзываемых в Москву, оказался и Калугин, так как в Центре предполагали, что Кук известен Носенко в связи с письмом к сестре, и мог в процессе расследования рассказать ФБР о своей вербовке в 1959 году и причастности к ней Калугина. В марте 1964 года по указанию Центра Калугин с семьей вылетел в Союз.
Командировка закончилась неудачно. Отзыв из-за границы по такому мотиву мог положить конец его карьере в разведке или ее притормозить, во всяком случае, сделать его надолго невыездным, как это случалось со многими сотрудниками в то время.
Находясь в Нью-Йорке, Калугин стал вице-президентом ассоциации журналистов, аккредитованных при ООН, завел интересные связи, в том числе с одним из родственников Рокфеллера. Пытался, но неудачно, организовать курсы секретарш для молодых женщин, предполагая после вербовки внедрять их в интересующие разведку организации. Его информация по политическим вопросам оценивалась положительно.
Москва встретила Калугина с женой Людмилой и двумя дочерьми, одна из которых родилась в Нью- Йорке и по законам США могла в любое время получить американское гражданство, серыми хрущевскими пятиэтажками, в одной из которых они купили кооперативную трехкомнатную квартиру. Протекающие отопительные батареи и краны, неприглядные обои, кухня, вмещавшая с трудом двух человек, и вдобавок ко всему служба с неясными перспективами на Лубянке как “сгоревшего” из-за Носенко работника, — все это возвращало к мечте о “желанном Нью-Йорке и свободном воздухе Америки”. Так он описывает в книге свои впечатления по возвращении домой.
Но не все в жизни оказалось так ненастно. Вскоре установили, что Калугин не известен Носенко, и решили направить его, уже как подающего надежды работника, на весьма престижные курсы УСО при 101 школе, на которых обучалось ежегодно 25–30 наиболее перспективных сотрудников разведки.
В этом же году он был награжден орденом “Знак Почета” за выполнение боевого задания — вербовку Кука. Получение награды за конкретные оперативные успехи за границей всегда расценивалось коллегами как бесспорное достоинство работника.
В феврале 1965 года Калугина, слушателя факультета УСО, неожиданно вызвали на Лубянку на встречу с Борисом Соломатиным. Она определила дальнейшую карьеру Калугина в разведке. Соломатин, будущий резидент в Вашингтоне, подбиравший себе достойную команду, предложил стать его заместителем по линии ПР. От такого предложения никто не отказывался. Должность по прикрытию соответствовала его квалификации — пресс-атташе в ранге второго секретаря посольства СССР в США. С его согласия он был снят с обучения на курсах УСО. В июле 1965 года вместе с семьей вылетел в Вашингтон.
Незадолго до этого Калугину от друзей в КГБ, как он пишет в своей книге, стало известно о том, что завербованный им Кук находится в Москве. Он якобы узнал, что ФБР, получив от Носенко информацию об интересе ПГУ к письму Кука сестре, осенью 1964 года начало его допрашивать в связи с подозрением в шпионаже в пользу СССР. ФБР вроде бы не имело каких-либо фактов причастности Кука к советской разведке, кроме наводки Носенко, и пыталось своими обычными методами — допросами, угрозами ареста, психологическим давлением добиться его признания. Кук, опасаясь разоблачения, срочно обратился к адвокату, который посоветовал выехать на какое-то время из США. Он рекомендовал вылететь во Францию рейсом авиакомпании “Эр Франс”, так как французы при президенте Де Голле не разрешали просматривать выездные документы пассажиров своих авиалиний американцам. В Париж Кук вылетел с женой, взяв с собой несколько ценных картин и деньги. Там он обратился в советское посольство, где рассказал, что
