— А давай, на брудершафт, за знакомство, — сказало создание, двумя руками развязывая Демьянов галстук, тот галстук, что ещё позавчера купила ему Полина.
— Давай за знакомство, — охотно согласился Пятак, позволяя снять с себя не только галстук, но и белую сорочку, которую тоже выбирала для него прекрасная администраторша.
Потом Адидас велел Демьяну держать ответную речь.
— Братва, — начал было Пятак, но, как всегда, запнулся…
Он хотел сказать, что очень рад тому, что город, в который он, робея, ехал из Степногорска, принял его, простого братка, и принял гостеприимно и радушно. Обласкал, пригрел… Но Демьян из-за волнения от охвативших его чувств не мог найти подходящих слов и после мычания и заиканий произнёс внезапно осевшим голосом:
— За дружбу, пацаны…
— Нормально сказал! — восхитился Андрюха и полез к Демьяну обниматься.
Но Демьяна уже вовсю обнимала девица, от которой приятно пахло русской парной, берёзовым веником и чистотой юного тела.
Вскоре Демьян забыл, что есть где-то молодая женщина, далёкая и недостижимая Поля. Молодая кровь, разгорячённая вином, затуманила сознание.
Сегодня был его день.
И он был почти счастлив.
— А хочешь, я тебе погадаю на картах? — спросила через некоторое время девчонка, кивком головы показав на стол, где среди прочего хлама лежала нераспечатанная колода игральных карт. Пришёптывая что-то себе под нос, она принялась раскладывать карты: по три, по пять, по девять — веером и кучками. Перекладывала, тасовала, давала Демьяну снимать…
— Ну что? — спросил он нетерпеливо.
— Дорога тебе выпадает…
— Дальняя?
— Дальняя!
— Не в Сибирь, надеюсь?
— Непохоже…
— Ну, тогда, я знаю, в Европу…
А потом позвонил шеф, Папа Эдуард.
Глава шестая
ЧАСТЬ ПЕРВОЙ ЛЕДИ — ЧЕСТЬ
Пока Демьян Пятак предавался невинным развлечениям с юными созданиями, у Папы Эдуарда был самый серьёзный разговор с одним очень важным человеком.
Звали этого человека Марленом Полуэктовичем, а познакомился с ним Эдуард Аркадьевич при весьма щекотливых обстоятельствах.
Как известно на примере графа Монте-Кристо, в жизни очень важно оказаться в нужное время в нужном месте. Да, хоть бы и в тюрьме или в нужнике, например!
Как-то раз Эдуард Аркадьевич, в то время ещё никому не нужный молодой инструктор райкома партии, после молочного супа закусил селёдочкой. И только он собрался составить план мероприятий по партийному руководству процессом подъёма теста на Хлебозаводе № 3, как почувствовал в животе «вихри враждебные».
Пулей пронёсся Эдик по райкомовскому коридору и, чувствуя, что процесс уже почти пошёл, влетел в мужской туалет. Отчаянным рывком он распахнул дверь кабинки, из-за которой на него уставилось красное потное лицо незнакомого человека. Незнакомец все с тем же потным от натуги выражением лица без слов протянул ему руку. Эдик машинально пожал потную ладонь, вежливо прикрыл дверь кабинки и только тут сообразил, что незнакомец просто хотел поймать открывавшуюся дверь, но не успел. Так что рукопожатие предназначалось не ему, а дверной ручке.
Эдуард Аркадьевич успел зайти в другую кабинку до окончательного извержения организма, а через час в актовом зале, когда объявили: «Слово предоставляется секретарю горкома партии Марлену Полуэктовичу Недрищеву (ударение было старательно сделано на первом слоге)», и на трибуну вышел начальственный докладчик, Эдуард Аркадьевич обомлел. Он узнал лицо, что видел на райкомовском очке, правда, ставшее уже несколько белее.
Во время доклада Эдик думал о том, что пропала его карьера. В конце часовой речи Марлен Полуэктович налил себе водички из графина, сделал два больших глотка и произнёс:
— И последний вопрос. Хочется заострить внимание на благоустройстве партийных мест общего пользования. Ещё не все кабинки мужских туалетов в некоторых райкомах имеют задвижки. У меня нет, к сожалению, информации, как обстоят дела в женских туалетах. — Марлен Полуэктович посмотрел на сидящую в президиуме крашеную блондинку в белой рубашке с массивным жабо, и та быстро что-то пометила в блокноте. — Но я знаю ваш райком. Он у нас на хорошем счёту…
После конференции Марлен Полуэктович подозвал белого от волнения инструктора к себе. Когда Эдуард Аркадьевич, заикаясь, стал рассказывать про молоко и селёдку, секретарь перебил его: «Шустрый ты малый… Если бы чуть-чуть помедлил, мог бы меня с дверью выдернуть. А ещё и деликатный…» Вот так они и познакомились. Марлен Полуэктович приметил «шустрого и деликатного», перевёл его в отдел торговли, а потом уже выдвинул на завотделом.
Бабульки-пенсионерки, те, что сидят возле подъездов на лавочках и перемывают кости всему городскому начальству, поговаривали, что Марлен мэром города мужа своей полюбовницы посадил. А, как известно, дыма без огня не бывает.
Недрищев когда-то был начальником отдела в горкоме партии, того отдела, который контролировал городскую торговлю и общественное питание. И именно тогда познакомились и на всю жизнь крепко сошлись Марлен Полуэктович и Эдуард Аркадьевич, при пикантных обстоятельствах, описанных выше.
Эдуард Аркадьевич руководил тогда районным трестом общепита, куда входило двенадцать так называемых «кустов», включающих в себя рестораны, кафе, столовые и домовые кухни. У Эдуарда Аркадьевича с Марленом Полуэктовичем уже тогда — в советские ещё времена — сложились самые настоящие коммерческие отношения.
Благодаря своевременной опеке Марлуши Недрищева, как звал его Эдуард Аркадьевич вне стен горкома, Эдику удалось сперва превратить часть самых прибыльных предприятий в модные горбачевские кооперативы, а потом успешно приватизировать практически весь трест, не отдав ничего на сторону, хотя желающие были. И ох, какие! На сладкий пирог и пермяцкие налезали, и вологодские, и свои, местные, борисовские, прозванные так по имени их беспредельно разгулявшегося в горбачевскую перестройку руководителя, известного чемпиона Союза по борьбе самбо…
Когда грохнули Васю Борисова на какой-то стрелке, ребята его расползлись кто куда. Кое-кто из борисовских прибился к Эдуарду Аркадьевичу. Среди них была и тройка друзей: Адидас-Шнуропет, Простак-Путейкин и Биттнер-Мастак.
Но если продолжить рассказ о дружбе Эдуарда Аркадьевича и Марлена Полуэктовича, то следует заметить, что в ней главенствующую роль всегда играл всё же Недрищев. В перестройку он ловчее других «партайгеноссе» перебрался в класс бизнесменов-капиталистов, и, как человек очень охочий до самых больших денег, какие только можно себе вообразить, занялся в своём регионе самыми быстроприбыльными делами.
Именно Недрищев, используя многочисленные связи, налаженные заблаговременно в партийные времена, с приходом рыночных отношений организовал сбыт цветных металлов через республики Прибалтики, чудесным образом превратив бедную на полезные ископаемые Эстонию в самую первую продавщицу-производительницу меди на мировом рынке.
Когда запасы неликвидов цветных металлов на заводских складах города подошли к концу, когда вся отложенная на оборонных предприятиях на случай войны медь ушла в Прибалтику в обмен на море зелёных баксиков, Недрищев не захотел сбавлять темпов процесса роста личного благосостояния… Тем более, что ему бы и не дали, так как в этом процессе он участвовал не один.
А потому, опустошив стратегические запасы цветного металла всего региона, Недрищев переключился на редкоземельные металлы и торговлю технологиями, так называемым научным ноу-хау. А заниматься
