ему меня заметить, как он испускал вопль». Король убежден, что дело здесь, конечно же, в происках Анны Австрийской, а не в том, что он слишком редко навещает собственного сына, принимающего его за чужого, неизвестного человека. В конце концов, ребенку было всего лишь два года, и подобным же образом он реагировал на каждого незнакомого ему человека.
Но король был не в состоянии понять такую простую вещь и продолжал клеймить «изменницу»-жену. «Я не могу видеть, — пишет он Ришелье, — как этот дегенеративный (!?) ребенок изводит ее (Анну Австрийскую. —
Людовик XIII возвращается к мысли о заточении Анны Австрийской в монастырь и ищет поддержки у Ришелье.
Королева чувствует нависшую над ней угрозу и, со своей стороны, спешит заручиться помощью кардинала, который советует ей быть внимательнее и нежнее к мужу, не задевать его самолюбия, а главное — добиться сближения сына и отца. Короля же предостерегает от необдуманных шагов, могущих скомпрометировать его перед всей Европой.
Чем руководствовался Ришелье? Он опасался, что в случае насильственного пострижения Анны Австрийской и возможной смерти Людовика XIII регентом Франции и опекуном дофина станет Гастон Орлеанский, которого кардинал считал не только своим личным врагом, но и человеком, способным загубить все их — Ришелье и Людовика XIII — многолетние старания на благо Франции. Опасения были вполне обоснованными.
Король прислушался к советам своего министра и как будто отказался от замысла удалить жену. Что касается королевы, то ее отношения с мужем ненамного улучшились. Зато, почувствовав себя в относительной безопасности, она вновь включилась в интриги против кардинала, явно не сознавая, в чем состоят ее интересы.
Итак, глубокая неприязнь к Ришелье и осуждение проводимой им политики осенью 1641 года свели воедино Сен-Мара, де Ту и Фонтре с Гастоном Орлеанским, герцогом Буильонским и Анной Австрийской. Каждый из них опирался на свою группу доверенных людей. В совокупности это был значительный круг заговорщиков, представляющих серьезную угрозу для первого министра.
По всей видимости, Ришелье уже в конце 1641 года получил какие-то сведения о новом заговоре. Правда, он не знал еще всех участников, но вполне мог быть уверен, что Сен-Map и Гастон — в их числе. Еще в июле 1641 года, обеспокоенный быстрым возвышением месье Главного, министр-кардинал единоличным решением положил конец участию Сен-Мара в заседаниях Королевского совета, членом которого фаворит официально пока стать не успел. В один прекрасный день, когда Сен-Map уже собирался войти в зал заседаний Совета, охрана не пропустила его, а старший офицер от имени кардинала передал, чтобы месье Главный не беспокоился относительно государственных дел, которые его не касаются, а исполнял лучше свои прямые обязанности шталмейстера и распорядителя гардероба Его Величества. Сен- Map не решился обратиться к королю, думая, что Ришелье согласовал запрет с ним.
Между королем и его фаворитом, как между двумя страстными влюбленными, постоянно возникали мелкие стычки и недоразумения: то месье Главный сказывался больным и не сопровождал короля на охоту, как того требовал придворный этикет, то пропадал целыми ночами неизвестно где. а ближе к обеду являлся невыспавшимся и отвечал невпопад, то консервативному в одежде королю не нравились яркие костюмы, которые заказывал для него распорядитель гардероба у самых модных портных. Но все эти мелкие размолвки быстро улаживались, король не мог долго сердиться на своего любимца.
Месье Главный продолжал свою ежедневную неутомимую деятельность: он внушал королю, что единственная причина затянувшейся, надоевшей всем войны — упрямство Ришелье. Теперь, после стольких одержанных побед, продолжал Сен-Map, можно было бы предложить Мадриду и Вене мир на приемлемых условиях и тем самым положить конец страданиям народа. Сен-Map знал, как Людовик XIII любил поговорить о благе своего «бедного народа». Фаворит осторожно намекал, что Габсбурги тем охотнее пойдут на уступки, чем скорее будет устранен главный виновник войны — ненавистный всем Ришелье.
Чего греха таить, многое из того, о чем говорил Сен-Мар, было созвучно мыслям и чувствам самого Людовика XIII, уставшего ждать наступления «золотого века», обещанного министром-кардиналом. Королю самому надоела затянувшаяся война, он давно тяготился ею. Участие в сражениях, вполне, впрочем, безопасное для его драгоценной жизни, уже не грело королевскую кровь и не тешило самолюбия, как в прежние годы. Король все чаще недомогал и был подвержен приступам меланхолии, из которых его умел выводить разве что Сен-Мар.
Трудно сказать, было ли так в действительности, но Сен-Мар уверял друзей, что однажды Людовик XIII, посетовав на упрямство и неуступчивость своего министра, сказал в сердцах: «Хотел бы я, чтобы против него образовалась враждебная партия, такая, какая существовала в свое время против маршала д'Анкра». Сен-Мар уверял своих сообщников, что все было именно так и что это следует понимать как руководство к действию.
Во время одной из последующих встреч Сен-Мар прямо спросил Людовика XIII:
— Сир, ведь Вы, в конце концов, хозяин. Почему бы Вам не удалить кардинала?
— Не спешите, — чуть помедлив, ответил король и добавил: — Кардинал — это самый значительный из министров, которого когда-либо имела Франция. Я не смог бы обходиться без него.
Затем подумал и сказал грустно, глядя прямо в глаза своему любимцу:
— Если когда-нибудь он решит выступить против Вас, то даже я не смогу Вас защитить.
Это были пророческие слова, к которым Сен-Мару надо было бы прислушаться. Но со свойственными молодости беззаботностью и самомнением он пропустил их мимо ушей.
А ведь это было прямое предостережение! Король хотел любой ценой избежать столкновения месье Главного с первым министром. К слову сказать, последний вел себя куда более осмотрительно, избегая открытых выпадов против своего недавнего выдвиженца.
Сен-Мар своеобразно понял предостережение короля: Людовик XIII не даст прямой санкции на физическое устранение Ришелье, но не спросит строго с тех, кто это осуществит, — разумеется, если их действия будут успешными.
Обсудив ситуацию, заговорщики пришли к выводу, что убить Ришелье — это полдела, важно изменить политический курс. Нужна поддержка извне, необходимо заручиться согласием Филиппа IV и Оливареса на прекращение войны сразу же после убийства кардинала.
В декабре 1641 года заговорщики составили проект тайного договора с Испанией, в котором ставился вопрос и о прямой военной помощи Мадрида руководителю заговора Гастону Орлеанскому в случае, если бы ему пришлось поднять новый мятеж.
Экземпляр подготовленного документа заговорщики передали Анне Австрийской, которая в конечном счете и предала их. В последний момент она переметнется на сторону Ришелье.
У королевы были свои причины. Видя постоянно ухудшающееся состояние здоровья мужа, она надеялась на скорое вдовство, а следовательно, и на регентство, обещавшее быть длительным, учитывая, что к моменту описываемых событий дофину было всего три года. Дав согласие участвовать в заговоре, она серьезно рисковала в случае его провала. Предупредив Ришелье о грозящей опасности, она гарантировала свое будущее в случае победы кардинала. Одним словом, она ставила на победу, а вернее — на обе победы сразу.
В соответствии с планами летней кампании 1642 года решающим направлением было избрано пиренейское: предполагалось овладеть провинцией Руссильон. Король решил лично возглавить армию, которая должна была наступать на этом направлении. 3 февраля 1642 г. Людовик XIII в сопровождении Ришелье со всем двором отбыл из Фонтенбло в Лангедок. Анна Австрийская осталась в Париже, так же как и некоторые другие участники заговора, в том числе и принцесса де Гонзаг. Герцог Буильонский по распоряжению короля отправился в Пьемонт на смену графу д'Аркуру, отозванному во Францию. Гастон и
