Но когда же ему назначат нормальное, не коррумпированное начальство?
— Итак, — заговорил Влад. — Когда планируется начать операцию?
Иван Иванович пожал острыми плечами:
— Она уже началась.
— Не играйте словами. Вы знаете, что я имею в виду.
— А я и не думаю играть.
— Тогда о чем вы? — Только сейчас Влад отметил, что вопли Коротаева прекратились. Лицо его закаменело. Он прислушался еще: снаружи доносился какой-то шум — как будто кто-то выступал на митинге.
Хозяин кивнул:
— Уловили?
— Что я должен уловить?
Иван Иванович улыбнулся:
— Это Касьян Михайлович Боровиков толкает речь. С высокой трибуны. Видели нашу трибуну? Вам понравилось?
— Перед кем он ее толкает?
— Все-то вам расскажи. Можно мне выпить? — В этой просьбе Хозяин невольно уподобился Коротаеву.
Рокотов оценил почти пустую бутылку: вряд ли здесь какой-то фортель. Хозяин не собирается травиться, он уже пил оттуда.
— Выпейте.
Руки Ивана Ивановича чуть дрожали, когда он наливал:
— А вы? Не желаете? Боевые сто грамм? Наркомовские?
— Воздержусь. Выпью после победы.
— Тогда погибнете трезвым.
Хозяин выпил залпом и объяснил:
— Он толкает речь перед личным составом части. Многие из них переодеты в гражданское, изображают прессу. Но съемка ведется.
«Как я и предполагал», — подумал Рокотов.
— Разумеется, запись будет засекречена.
— Тогда какой смысл в Боровикове вообще?
— Пролоббировать бурение. Потом по ТВ покажут часть записи… Крупный план. Вам все теперь ясно?
— Еще нет. Кто будет «сигналом» для датчиков? Я слышал, что для этого нужно присутствие живого существа.
— Один изрядно провинившийся человек. Не сумевший задержать проныру-шпиона.
— Вы посадите в камеру Коротаева?
— Точно. Он слеп и ничего не испортит. Да там и портить нечего, все находится под панелями…
— И он уже там?
— Там, да.
— Чья это идея — с датчиками?
Хозяин кивнул на доктора Афиногенова, сейчас необычно молчаливого и смирно лежавшего ничком.
— Почему возникла надобность именно в таком способе?
— Вот этого я не знаю и сам. Я думаю, это какие-то личные соображения доктора. Он вообще человеколюбивый у нас. Как вы думаете, почему я все вам это рассказываю?
— Почему?
— Потому что вы покойник. Вам не уйти.
— Вы опережаете события.
— Ненамного.
Рокотов напрягся:
— На какое время назначен взрыв?
Иван Иванович посмотрел на большие дорогие часы — еще один атрибут, не свойственный штабному помещению обычной воинской части.
— Недостаток докторских датчиков в том, что они в известном смысле непредсказуемы. Взрыв может произойти через пять минут… или через полчаса. Все это не имеет для вас никакого значения. Для нас тоже.
— Отчего же, имеет. Последний вопрос… — Рокотов помедлил. — Вам не жаль Питера?
Хозяин вздохнул. Владу даже почудилось, что на его и без того водянистые глаза навернулись настоящие слезы.
— Жаль, — молвил Хозяин с чувством, — Я любил этот город. В блокаду выстоял, а тут приходится… Но обстоятельства требуют жестких решений.
— Чьи обстоятельства?
— Мои, — удивленно ответил Иван Иванович. Он сразу сообразил, что сморозил глупость и гадость, но слово не воробей.
— Значит, если убрать одну из первопричин, город можно было бы спасти?
— Очевидно, да.
— Тогда очевидно, что вам — первая пуля.
С этими словами Рокотов выхватил ПМ с глушителем. Иван Иванович отшатнулся в кресле, задев бутылку; та упала со стола и покатилась по богатому ковру — очередному предмету роскоши.
Пистолет издал характерный металлический звук, и во лбу Ивана Ивановича образовалось отверстие. На ковер упала гильза.
— Сукин сын, реформатор, гусак, — произнес Рокотов, вставая. — Культуртрегер долбаный, лучший друг детей.
В следующую секунду он получил сильнейший удар по голове. Не будь он в каске, этот удар наверняка проломил бы ему череп.
Доктор Афиногенов, к которому подкатилась бутылка, решил не медлить и воспользовался первым же подручным средством.
Не добившись эффекта, он пятился с разинутым ртом, из которого тонкой струйкой вытекала слюна.
— Что же ты, док? — Рокотов вскинул брови. — Ты, кажется, надеялся на суд? Получи. Тебе — вторая.
Пистолет сработал вторично.
На сей раз пуля угодила доктору в переносицу, и приветливое лицо, знакомое многим телезрителям, обезобразилось до неузнаваемости. Афиногенова отшвырнуло к стене. Падая, он задел и с грохотом обрушил маленький журнальный столик, и это повлекло за собой цепь увлекательных событий.
Дверь приотворилась, просунулась голова охранника, привлеченного шумом; в эту голову впилась третья пуля. И только после этого снаружи послышались крики. Рокотов понял, что время пространных бесед миновало.
Он бросил в коридор пару светошумовых гранат, выскочил наружу и тут же упал.
Глазам его предстало зрелище, одновременно смешное, жалкое и странным образом торжественное.
На помосте стоял депутат Боровиков.
Касьян Михайлович успел совершенно оправиться от недуга. Более того: он ощущал себя бодрым как никогда. Вот-вот должно было свершиться дело всей его жизни — мечта, к которой он пробивался годами.
Перед помостом собралось человек сорок, но многие уже перестали слушать оратора и разворачивались в сторону штаба.
