— Молодец, — похвалил его Валдис и, повернувшись к Крюку, подмигнул ему. — Люблю понятливых людей! Патроны нам экономят. И насчет по голове тоже правильное предложение. Исполни желание товарища…
—
Тем временем Мурза, заскочив в темную кладовую, вытащил из кармана мобильник. В темноте засветились кнопки. Мурза, повизгивая от нетерпения, прижал трубку к уху. Услышав сигнал соединения, он быстро заговорил громким шепотом:
— Слушай, Рыжий! Мы к Ботвиннику заехали, а тут пришли какие-то быки и всех завалили. Я один остался. Сижу в кладовке.
В коридоре прозвучали быстрые шаги и смолкли у двери, за которой сидел в темноте перепуганный Мурза.
— Да я не знаю, кто это, — в отчаянии выкрикнул он в ответ на вопрос из трубки.
— Как не знаешь? — раздалось из-за двери. — Отлично знаешь! Вы, козлы, зачем Дена замочили, погром в редакции устроили, народ в «бугатти» поубивали?
Ужаснувшийся Мурза все понял и закричал в трубку:
— Это кабачковские! Всех положили, я один остался.
Из-за двери послышалось:
— И тебя сейчас положим. «Открой, Володенька…»
Засова на двери не было, и Мурза понял, что пришел конец.
Он бросил трубку и, выхватив из кармана «Макаров», наставил его в темноте в сторону двери.
Дверь, тихо заскрипев, приоткрылась на несколько сантиметров, и по полу кладовки прокатился какой- то предмет. Страх охватил Мурзу, когда он осознал, что это была граната. Вся прожитая жизнь должна была пронестись в это мгновение перед ним, но передумала.
— Суки, падлы! — только и смог он вспомнить в такой важный в его жизни момент.
Через несколько секунд в тесной кладовой прозвучал удар грома. Дождя не пошло, но в Мурзе появилось от тридцати до пятидесяти лишних дырок, и на полу все-таки образовалась лужа. Она была черного цвета, и ее не было видно в темноте.
Проходя мимо второй открытой двери, через которую было видно сидевшего на полу у батареи Иванова, Тихоня спросил у Шварца:
— А с этим что?
Шварц взглянул на человека, из-под задравшейся штанины которого был виден протез, и ответил:
— Освободи и побыстрее. Мы тут слишком нашумели в конце, менты скоро могут подъехать. За террористов могут нас принять.
Через пару минут салтыковские спецы-ликвидаторы уселись в машину, и Шварц сказал сидящему за рулем Валдису:
— Теперь в Раздольное.
«…как сказал классик, пренеприятное известие. Вы, Волк, назначаетесь ответственным за мероприятия по розыску Бекасова и, соответственно, по возвращению пульта. Ответственным! Вы знаете, что это значит?
— Я только не понимаю…
— Ничего вы не знаете. Вы обратили внимание на то, что я на вас даже не кричу? Не обратили? А зря. На похоронах шуметь не принято. Вы поняли намек?
— Вы что такое говорите, Тигр! На каких похоронах? Вы это бросьте! Что я, зря шесть лет…»
Глава 11
И НАДО БЫ ПРЫГНУТЬ, НЕ ВЫШЕЛ НАЛЕТ, НО КТО-ТО УЗНАЕТ И «БАБКИ» ВОЗЬМЕТ!
Палач стоял перед подъездом, подняв голову, и медленно обводил взглядом ярусы строительных лесов. В правой руке он держал деновский «Макаров». На въезде во двор, контролируя выход из мышеловки, прислонившись к стене, стоял давно на все готовый Хмурый.
Оглядев двор и не увидев никакого движения, Палач громко произнес:
— Бекасов! Я знаю, что ты здесь.
В пространстве, окруженном трехэтажной подковой здания, каждое его слово прозвучало четко и внятно. Любой, кто находился в этом доме, в окнах которого сейчас не было стекол, должен был слышать его заявление.
— Я знаю, что миллион у тебя! — продолжил он. — Поделись!
Хмурый, подпиравший стену, услышал заявление старшего группы, от удивления сделал шаг в сторону Палача.
Тот, услышав хруст гравия под ногой Хмурого, обернулся и вполголоса сказал:
— Стой, где стоишь.
Хмурый остановился и заложил руки за спину.
О миллионе он слышал впервые. То, что он услышал, удивило и заинтересовало его. Значит, вот что имел в виду Палач, когда, увидев этого мужика в «опеле», сказал: «это он». А Хмурый еще удивлялся — с чего это вдруг Палач погнался за каким-то очкастым чайником, как умалишенный? Мента сбил, машину не жалел…
«Вот оно в чем дело! — подумал Хмурый. — И, главное, ничего не сказал!»
Он смотрел на широкую спину Палача и соображал. Потом перевел взгляд на лежащего рядом с «вольво» Валета с ломом в голове и, снова посмотрев на Палача, негромко спросил:
— А чего миллион-то, долларов или деревянных?
Не оборачиваясь, Палач так же негромко ответил:
— Баксов. И если мы возьмем его живого и раскрутим, получишь долю немалую.
— Ага… — неопределенно ответил Хмурый. — А Салтыков знает?
— А зачем ему знать?
— Ага… — повторил Хмурый и умолк.
В братковской табели о рангах он не был шестеркой, как, например, валявшийся с раскроенной головой Валет. До своего недавнего поступления под знамена Салтыкова Хмурый уже был состоявшимся и серьезным уголовником и сам умел принимать решения. Когда складывались подходящие обстоятельства, он мог быть жестоким и смелым, не уступая в этом Палачу. Палач этого не знал. Кроме того, Хмурый умел считать.
Он снова посмотрел на труп Валета. Теперь их было только двое. Неожиданная информация о миллионе долларов изменила его отношение к происходящему. Он снова посмотрел в спину Палача. В уголовном мире такие люди, как он или Палач, с легкостью убивали друг друга, несмотря на то, что при встрече радостно заключали друг друга в горячие объятия. Американская мафия пользовалась в таких случаях лицемерной формулой «прости, это только бизнес, ничего личного». Российские бандиты не утруждали себя произнесением этой сакраментальной фразы, а просто грохали друг друга без всяких затей.
— Бекасов! — снова воззвал к скрывшемуся в доме Палач. — Давай поговорим! Ты ведь отсюда все равно живым не выйдешь.
Ответа не было. Палач представил, как этот лох сейчас в панике кусает пальцы, забившись где-нибудь в угол, и не знает, что делать дальше. Поэтому он спокойно ждал, когда Бекасов созреет и подаст голос. Ну, а уж выбить из него информацию — дело техники, которой Палач владел в совершенстве. Не зря же его так прозвали.
Хмурый в это время просчитывал варианты дальнейшего развития событий. Собственно, решение он принял в тот момент, когда услышал, что у Бекасова есть миллион. Палач тут же превратился в препятствие на пути к этому миллиону, которое следовало устранить. Он сам подписал свой приговор, заговорив о миллионе при Хмуром.
Хмурый, как ни странно, думал об этих деньгах точно так же, как Бекас. Возможно, он не смог бы выразить это такими точными словами, но суть оставалась той же. Он хотел изменить свою жизнь.
Хмурый медленно поднял пистолет и прицелился в затылок Палача, который терпеливо ждал ответа загнанного в угол человека. Между ними было не более пятнадцати метров, и на таком расстоянии промах был исключен. Поддержав кисть правой руки, в которой был «ТТ», левой рукой Хмурый плавно нажал на
