– И ты ипеть в город поедешь… – бормотнула Меланья.
– А чо? Мое дело такое – ямщицкое.
– А вдруг повезешь кого, а он самый что ни на есть красный, и в чику тебя посадят?
– Молчай, дура! – прицыкнул Филя: он и сам о том не раз подумывал. – На молитву таперича…
Меланья зажгла свечные огарыши у икон…
Филимон Прокопьевич первым опустился на колени, за ним Меланья, Апроська, Маня и Димка тоже стали на колени. Филя читал молитву, Меланья повторяла, Апроська подхватывала. А по черным иконам – трепетные блики…
В жилой горнице запищала «нехрещеная душа» – восьмимесячная Фрося. Имени у некрещеной души еще не было, и ее звали по имени няньки – надо ж как-то звать.
Меланья потушила смолевые полешки на каменке, перекрестила цело печи, чтоб нечистый через дымовую трубу не проник, потом перекрестила куть, ухваты, три окна, дверь в жилую комнату и тогда уже легла, не смея потеснить Филю, развалившегося на двух подушках.
– Ежли Тимоха заявится без меня, мотряй не потчуй. Оборони господи! Подтощалую покажи из себя, и такоже Апроська. Пухнем, мол, с голоду. Хлебушка весь вывезли, и Филимон Прокопьевич, скажешь, в город поехал ямщину гонять, чтоб хлебушка купить на пропитанье.
– Али он в другой раз продразверстку потребует? – спросила Меланья. – Брат ведь твой, сродственник.
– Истая дура! Какой он такой сродственник, коль под анчихристом ходит?
– Чо буде-то с миллионщиками?
– Гм… Выведут ночью в пойму и прикончат. Как пить дать. Всех миллионщиков прикончат: казаков подбивали на восстание. Еще есаула сыщут. Аминь тогда!
– И анжинера застрелят?
– Какого анжинера?
– Да мужика Дарьи Елизаровны?
– Прикончат. Всех прикончат.
– Господи!
– Молитвой обороняться надо. Да на деревню мотряй не ходи!
– Спаси Христос!
– В дом никого не пущай.
– Не пущу. Вот те крест – не пущу!
– У тятеньки спроси, ежели придет: возносить ли молитву во здравие святого Анания, какой объявился таперича, али анафему? Ежли, мол, святой Ананий бывал в доме ведьмы Ефимии, то он нечистый дух, должно?
– Спрошу, – тихо обещала Меланья. Но Филя, помолчав, передумал:
– Не, не спрашивай про святого Анания. Сам возвернусь и разузнаю, как и што. А ты с тятенькой в разговор не вступай. Мотряй!
– Ладно, – кротко обещала Меланья.
– Таперь спи. Утре ехать.
Филя отвернулся к стене, потеснив Меланью спиной, и вскоре захрапел на всю избу. Ночь…
V
Когда под шестком загорланил полуночный петух и Филя, насыщаясь крепким сном, вдруг увидел себя в обнимку с телесой искусительницей Харитиньей из Ошаровой, с которой когда-то миловался на сплаве скитского леса по реке Мане, вдруг кто-то настойчиво постучал в ставень из ограды. Меланья проснулась, торкнула мужа в плечо, но разве добудишься, если Филю опеленал такой сладкий сон и он никак не хотел расставаться с Харитиньей из Ошаровой.
– Хтой-то стучится, Филя! – тормошила Меланья.
– Харитипьюшка!.. Шанежка сдобная! – бормотнул муж, чмокая губами.
Меланья так и похолодела. Не первый раз она слышит это имя. И всегда он зовет некую Харитинью во сне и врет наяву. Станет Меланья допытываться – кто такая, Филя пристращает перетягой да скажет: «Святую Харитинью не знаешь, дура, а молитву богу возносишь!» И Меланья сколько раз молилась святой Харитинье. Но как же можно святую Харитинью называть, хоть и во сне, сдобной шанежкой да, чего доброго, целовать ее?
Не ведала Меланья тайны Филимона Прокопьевича. Каждый раз, гоняя ямщину из Минусинска в Красноярск, он останавливался на суточный постой в деревушке Ошаровой, близ Красноярска, в доме вдовушки Харитиньи и миловался со сдобной шанежкой, да еще и подарками ублаготворял белокриничницу-раскольницу весьма веселого нрава. Если бы не хозяйство – давно бы махнул рукой на Белую Елань да подвалился к Харитинье, как бревно к берегу. Жили бы не тужили, души не чая друг в друге. И вот сегодня, засыпая, Филя сладостно подумал о том, как он повезет кого из Минусинска в Красноярск, а на обратном пути завернет в гости к милой. В предвкушении такой отрады и явилась к нему во сне Харитинья… Теперь кто-то стучал в ставень горницы.
Меланья перекрестилась, вышла в темную избу в исподней рубахе, нашарила на каменке серянки, зажгла сальную коптилку.
Стучали в сенную дверь. Кто бы это среди ночи? Набросила на плечи полушубок и, не переступая
