Просто, когда они шли по тропинке, Катерина со смешком вспомнила, как Альберта в десятом классе отловили в школьном туалете с полиэтиленовым мешком на голове, ничего не соображавшего от дихлофоса. Тогда Шорин вынул нож и бездумно засадил клинок ей под лопатку на полную длину.
Без затей, чтоб заткнулась.
Денис с Парашютистом сидели в офисе Гугуцэ и ждали «порногонцов», как их окрестил склонный к метафорам Антифашист. Гугуцэ угощал друзей турецким кофе, который лично готовил на специальном агрегате, и уже во второй раз послал секретаршу за кексами. На улице давно стемнело, лампы освещали шикарный интерьер кабинета и сверкающую белизной аппаратуру. Гугуцэ составило больших трудов собрать воедино, помимо оргтехники, еще и белый телевизор с видиком, и благородный белоснежный музыкальный центр «Сан-Сук». Ему предлагали укомплектоваться в фирме «Бэнг унд Олуфсон» [55], но что-то там не приглянулось в дизайне. Да и кнопок на пультах было слишком много, не разберешься.
Гугуцэ был эстет.
Разговор шел о напитках.
— ...Я, когда в Минводах был, местный «Спотыкач» попробовал — вот это вещь, скажу я вам! — Антифашист возбужденно размахивал руками. — Захотел линию в Питер завезти. Ну, загрузили, доставили барыге одному, установили в ангаре. Все официально, я, блин, ленточку разрезал... Кнопку нажал, жду. Минуту жду, две — и ничего! Ваще! Колеса крутятся, лента едет — и голяк! Представляете, блин! Инженер побежал, техники — ну, стоим, ждем. Вдруг кто-то с краю ка-ак заорет! Народ в стороны рванул — ну, блин, вижу, лужа красная из-под линии ползет! Тут инженер прибегает, линию, кричит, вверх ногами поставили! Ваще труба! Народ за животы держится, я, как гаишник на Пушкинской, одинокий и обгаженный [56].
— И что? — Денис взял сигару из ящика, покрутил и сунул в карман. Потом взял еще одну.
— Да ничего. Техники поддатые были, ну, чертеж перепутали...
— Это бывает, — протянул Денис. — А линию куда дели?
— Циолковскому отдал...
Рыбаков хрюкнул.
— То-то весь Питер от водочки Циолковского спотыкается.
— А я импорт предпочитаю, — заявил Парашютист, — хоть не отравят. Наши барыги почти всю водку в гаражах делают... Потом неделю башка трещит...
— Это смотря сколько выпить, — со знанием дела сказал Антифашист, — и импорт дерьмо бывает. Я, помню, в «Осине» [57] взял «Смирновскую» и «Цитрон», пока в «Дюнах» сидел, братанов ждал, пообедал и не заметил, как выкушал. Потом, говорят, вместо двери в окно вышел и на газон. Утром проснулся, башка болит, блин, весь в грязи, в траве какой-то...
— Какой этаж? — спросил Гугуцэ.
— Вроде второй... Или третий, не помню.
— Этаж тут ни при чем, — серьезно заметил Денис, — ты просто намешал, надо было один сорт пить...
— Да уж, чистая всегда лучше, — согласился Парашютист. — Вон, Толик-Нефтяник тоже обязательно одну и ту же покупает...
— Кстати, а у него как дела? — поинтересовался Денис.
— В общем, нормально, — Гугуцэ разлил всем еще кофе, — пока только со свидетелями не решил. Он их главному рыло начистил, а они его прокляли. Сейчас у Толяна шаман живет, от проклятий оберегает...
— Ого, а зачем шаман?
— А-а, это он где-то узнал, что магия чукчей и эскимосов чуть ли не самая крутая в мире, — Гугуцэ нажал кнопку пульта. «Сан-Суи» ожил, и кабинет наполнили мягкие звуки «кантри», — сначала хотел жреца вуду с Таити выписать...
— С Гаити, — поправил Денис.
— Да, с Гаити... Вечно, блин, путаю...
— Ты, главное, не перепутай, когда отдохнуть соберешься. А то получим обратно зомби. Чего жрец-то не поехал?
— Ребята лоханулись. Ну, жарко, солнце, они темные очки нацепили и в деревню жреца на джипе открытом ворвались. На военном, другого не было... Жители и удрали — подумали, Дювалье [58] вернулся...
— Да уж, папаша Док шутить не любил. Ну наши дают, кто ж их надоумил на Гаити тонтон-макутами наряжаться?
— Фильм какой-то вспомнили. Ну, и для уважухи большей приоделись — все чики-чики, костюмчики черные, рубашечки белые, очки, как у Терминатора...
— Ага, люди в черном, — Денис хихикнул, — жреца небось до сих пор в джунглях поймать не могут.
— Не знаю...
В кабинет зашла секретарь.
— Там к вам пришли, — доложила она шепотом, — странные какие-то...
На пороге появились Ортопед с Горынычем. Ортопед прижимал к груди стопку журналов, один взгляд на которые рассеивал любые сомнения в сексуальной ориентации Мишеля. Горыныч нес объемистый пакет с не менее откровенной картинкой.
— Зачем столько? — удивился Денис.
— Сами дали, — объяснил Ортопед, — даже бить никого не пришлось. Хоттабыч их директору позвонил, мы приехали, все уже собрано было, — он кивнул на пакет, — а это нам в зале подарили — нормальные ребята, кстати, без понтов...
— Понравились, значит, — поднял брови Денис. — Вы только туда не зачастите, они по-другому поймут... Страницы рвать можно?
— Да, без базара, они сказали — возвращать не надо, у них много. Если не хватит, еще дадут...
— Вот что значит грамотная пропаганда, — заявил Рыбаков. — Уважаю, ребята профессионально работают.
— Когда закончим, на помойку надо вынести, — сказал Гугуцэ, — мне только этого в офисе не хватает...
— А что, не хочешь на досуге полистать?
Гугуцэ фыркнул и скривился. Совместными усилиями выбрали два десятка наиболее мерзких изображений, подходящих по формату. Фотографию объекта увеличили до нужного размера и вырезали голову. Ксерокс был очень качественный, плакаты выходили что надо. Денис и Гугуцэ занялись копированием. Дело требовало большой аккуратности — необходимо было точно вкладывать фото на место головы «пассива».
Сцена напоминала бы типографию революционной газеты, если бы не бордовый пиджак Гугуцэ и не содержание листовок. Сделали тридцать плакатов, получилось очень впечатляюще.
Ортопед с Горынычем поволокли ненужные журналы на помойку, где в темноте устроили мрачную драку с бомжами, возмутившимися содержанием доставленной им «на дом» литературы.
— Клей привезли? — спросил Денис у грубо ругающегося Горыныча — тому выдавили на спину пакет старого кефира и огрели ручкой от метлы. Дернувшись за обидчиком, он споткнулся, упал и не смог сграбастать наглеца, о чем очень переживал.
— В машине...
— Тогда все, двигаем.
Альберт Шорин, насвистывая, вышел из квартиры и застыл. На лестничной площадке стены были украшены яркими и выразительными плакатами, изображавшими его самого в позиции, представить которую можно было только в страшном сне. Да и то не в каждом. Он резко обернулся и узрел на своей двери табличку «Петушатник. Вход свободный». Шорин закрыл глаза и прислонился к стене. Через полминуты он очнулся и попытался лезвием подцепить один из плакатов. Тот сидел мертво — Денис, рассекавший ночью по подъезду, как неугомонный агитатор КПРФ перед выборами в Думу, клея не пожалел. Сверху хлопнула дверь и кто-то вызвал лифт. Шорину ударила в голову серая муть.
