Мартышкинский приятель, пьяный в умат, распахнул дверцу, вывалился на асфальт и на четвереньках пополз к дорожному инспектору в надежде вымолить у того прощение.
Глаза испуганного гаишника чуть не выпали из орбит, он принялся отчаянно махать полосатым жезлом и кричать:
— Езжайте, товарищ инвалид, езжайте!!!…
Именно такими стали глаза Дамского, когда младший лейтенант расположился в кресле напротив генерального директора «Фагот-пресса» и зловещим шепотом выдохнул:
— Нам всё известно, Ираклий Вазисубанович! Так что рекомендую вам начать говорить правду.
Издатель сделался белым, как лист хорошей финской бумаги для ксерокса, и беззвучно зашевелил губами.
— Ну, как? — продолжил Сысой, от цепкого взгляда которого не ускользнул испуг издателя. — Будем говорить или в камере подумаем? — Недавний удар по башке окончательно раскрепостил сознание Мартышкина, и он начал вести себя, как полагается оперу со стажем, — нагло, цинично и подозревая потерпевшего-заявителя во всех смертных грехах. — Так куда вы дели Б.К.Лысого? На даче спрятали или?.. Может быть, его уже и в живых нет? А?!
— Я-я-я…— начал Дамский, но стажер не дал ему договорить, разразившись демоническим смехом.
— Сокамерникам у параши будешь мозги вкручивать! — Младший лейтенант вскочил, схватил кружку с остывшим за время совещания чаем и выплеснул ее содержимое в лицо издателю.
Генеральный директор тоненько взвизгнул и выпал из кресла на пол.
— Я тебя расколю, урод! — Боевой клич Сысоя разнесся по всему издательству, заставив сотрудников замереть над гранками текстов и клавиатурами компьютеров. — Бей сынов Вазисубана!
Подавляющее большинство работников «Фагот-пресса» злорадно ухмыльнулись.
Мартышкин повалил Дамского на пол, клацнул зубами, примерился, чтобы проверить на вкус и на жирность ухо издателя, но тут в кабинет ворвались трое мужчин в строгих костюмах во главе с начальником охраны «Фагота», похожим на страдающего от геморроя и оттого унылого арабского террориста, и выкинули разбушевавшегося стажера вон.
Вечер в общежитии «Зеленого гегемона» удался на славу.
«Девчонки», в каждой из которых было не меньше центнера, быстро соорудили стол, а Казанова и Плахов проставились по полной программе, поразив собравшихся обилием марок напитков и общим литражом.
После седьмого тоста, выпитого за нового министра внутренних дел, дебелая «Карлос Ильич Шакал», которая все время с милой ленинской картавостью повторяла Плахову на ухо «Батенька, вы не пгавы!», исполнила стриптиз на столе, потрясая мощными телесами и, в особенности, животом, так что непредвзятому глазу могло показаться, что замкоменданта находится на последнем месяце беременности.
Потом Казанова громко орал в окно на патрульных из родного РУВД напротив, обзывал их разными нехорошими словами и заткнулся лишь тогда, когда пэпээсники пообещали выстрелить в него из автомата.
Затем Плахов, памятуя о нескольких годах, проведенных в музыкальной школе, схватил гитару и с надрывом кричал песни собственного сочинения, где не было рифмы, но было большое чувство…
Следующим актом веселья стал поход в бассейн на первом этаже здания, где не оказалось воды, но зато можно было всласть побегать по пыльному кафельному дну водохранилища. Там Казанова окончательно раздел назначенную на этот вечер «любимой женой» пассию и погнал ее по бортику, молодецки вскрикивая и размахивая брюками Плахова.
В финале все опять собрались в комнате «Карлоса Ильича Шакала», бодро высосали остатки спиртного и завалились там, где стояли.
Через несколько минут одна дама сказала:
— Фу, ну и жара!
— Щас поправим! — пришел на помощь Плахов, поднял валявшуюся рядом с ним на полу трехкилограммовую гантель и швырнул в окно.
Грохот, звон, все довольны, ибо вставать, чтобы открыть форточку, влом.
— Ах, как хорошо! — по-кошачьи потянулась замкоменданта и положила голову на плечо Плахову. — Как посвежело!…
…Наутро гантель обнаружили торчащей в кинескопе телевизора.
А в туалете — разрубленный надвое унитаз, и валяющихся рядом топор и совершенно голого Казанову…
Соловец вышел на крыльцо родного РУВД, посмотрел на высыпавшие по небу звезды и поплотнее запахнул пуховик.
К вечеру сильно похолодало.
Мимо майора по тротуару рысцой пробежал какой-то раскрасневшийся мужичок, весело крича:
— Ничего, Сереженька! Скоро будем дома, сынок!
За ним на длинной веревке болтались пустые санки.
Соловец проводил взглядом папашу, вспомнил, что сам уже давным-давно не гулял с собственными отпрысками, и решил в ближайшее воскресенье, вместо того чтобы с Лариным и Дукалисом пить пиво, выбраться с семьей в какой-нибудь парк и там от души покататься на лыжах или на санках.
Из двери РУВД показалась голова Чердынцева.
— Георгич! Эй, Георгич!
— Ась? — не оборачиваясь, спросил Соловец.
— Давай дуй обратно. На рынке два трупа!
— Черт! — Майор поглубже натянул шапку на уши. — Скажи Мухомору, что я уже ушел.
— Не могу. Он в окно смотрит, — грустно сказал начальник дежурной части.
— Вот, блин! — Соловец развернулся лицом к зданию РУВД и поднял глаза на освещенное окно кабинета Петренко, на фоне которого маячил силуэт подполковника. — Я когда-нибудь вовремя попаду домой или нет?
— Есть такая профессия — милиционер, — с пафосом сказал уже хлопнувший рюмочку коньяку Чердынцев, тем самым отметив благополучный уход проверяющего.
Соловец зашел внутрь околотка, стащил с головы шапку и молча побрел наверх.
Начальнику ОУРа на память отчего-то пришел давний случай, когда над ним, зеленым еще лейтенантом, подшутили Ларин и Казанцев.
Накануне дня Победы троица недавних выпускников питерских ВУЗов, по зову горячего сердца, пересохшего горла и пустого кармана пошедших работать в МВД, пьянствовала в компании приглашенных Казановой пэтэушниц на квартире Соловца. К утру, как водится, они допились до зеленых чертей.
И то ли у Ларина, то ли у Казанцева родилась гениальная мысль разрисовать наголо обритую голову Соловца.
Сказано — сделано.
На лоб и темя пьяного товарища написали следующее: «Да, я такой! Я — голубой!» и «Свободу гомосекам!». Закончив манипуляции фломастерами над мирно храпящим Соловцом, товарищи по оружию легли спать и не услышали, как новоиспеченный лейтенант милиции, никем не остановленный, вышел на улицу, дабы съездить в ближайший гастроном за пополнением запасов спиртного.
Встречные фыркали и крутили пальцем у виска.
Кто-то громко вслух высказался, дескать, совсем обнаглели секс-меньшинства.
Некоторые плевали Соловцу в лицо.
Конец мучениям лейтенанта положил местный участковый, отволокший его в помещение пункта народной дружины. Там Соловец наконец-таки посмотрел на себя в зеркало и поведал пожилому капитану грустную историю о том, как на него напали в подворотне трое юнцов в черных кожаных куртках, треснули чем-то по затылку и дальше он ничего не помнит.
Капитан сочувственно покивал, вымыл голову Соловца керосином и отпустил восвояси.
На друзей лейтенант не обиделся — он был отходчивый…
В предбаннике кабинета Петренко майор столкнулся с выходящим
