Магомед Цароев наклонился, чтобы поднять очередной шлакобетонный блок, и получил удар сапогом по копчику.
– Живее! – наслаждающийся своей полной властью над заложниками охранник сплюнул комок жевательной резинки. – Не справитесь к вечеру, оставлю без жратвы!
Ингуш побелел и обернулся к усмехающемуся Исе Бачараеву. Тот проворно сдернул с плеча АКМ и направил ствол автомата в живот Цароеву,
Митя Чубаров успел перехватить занесенную руку Магомеда и оттолкнул его к стене, закрыв подростка собой.
Охранник осклабился.
– Зачем остановил? Пусть бы бросился...
Чубаров молча отступил на шаг и плечом подтолкнул Цароева к штабелю блоков.
Чеченец шмыгнул носом, повесил автомат на плечо и вновь уселся на свое обычное место под дощатым навесом, где проводил долгие часы в полном безделье, наблюдая за работой заложников и лишь изредка отлучаясь помочиться. Три раза в день Исе приносили закопченный чайник со свежезаваренным чаем, блюдо жареного мяса и стопку лепешек.
Рабов кормили только утром и вечером. Черствым лавашем и подгоревшим рисом. В перерывах между едой и питьем Бачараев развлекался тем, что курил анашу и цеплялся к заложникам, занятым на строительстве двухэтажного длинного ангара, где предполагалось разместить несколько цехов по производству самогона. Иногда Ису разбирал сон, и тогда он звал кого нибудь из болтающихся поблизости подростков, вручал им автомат со снятым предохранителем и заваливался на огромный кусок брезента, покрывающий кучу стекловаты.
С мозгами у Бачараева было плохо. Брезент не мог служить надежной защитой от микроскопических волокон стекловаты. Тончайшие иглы время от времени пробивали ткань, невесомые осколки взмывали в воздух и попадали в открытый рот спящего чеченца, от чего он натужно кашлял при пробуждении и жаловался на боли в груди. Его альвеолы раз за разом иссекались острыми волокнами, и через год другой Иса должен был умереть мучительной смертью от удушья. Бачараев страдал от полипов и не мог дышать носом, а в ротовой полости нет волос, могущих задерживать опасные для легких частицы.
Когда Иса спал, у заложников возникала небольшая передышка. Подросткам быстро надоедало следить за передвижениями пленников, они усаживались на бревно и начинали щебетать друг с другом о том, что они будут делать, когда повзрослеют. Мечты обычно сводились к трем вещам: «мерседесу», собственному дому и куче разнообразного оружия. Вопрос о прислуге почти не обсуждался. Мальчишки из аула считали само собой разумеющимся, что в каждом дворе на цепи должно сидеть несколько рабов. А в подвале – парочка русских наложниц.
Свободолюбивые вайнахи семимильными шагами откатывались в феодализм.
Подростки не умели ни читать, ни считать, имели весьма смутные представления о личной гигиене, предпочитали фруктам и овощам хорошо прожаренное мясо и с десятилетнего возраста покуривали травку. К совершеннолетию из них должны были получиться худосочные прыщавые юноши, страдающие ослаблением памяти и дисфункцией желез внутренней секреции. А к тридцати годам половина из них будет уже мертва от болезней, с которыми успешно справляются в любой цивилизованной стране.
Ичкерийский режим, вернее – полное отсутствие законов как таковых, сам же и уничтожал подрастающее поколение. Если бы российские власти довели до логического совершенства идею о санитарном кордоне вокруг Чечни и полностью бы блокировали территорию, то через двадцать тридцать лет оставшиеся там одичавшие племена можно было бы покорять силами одной мотострелковой дивизии и заносить коренных чеченцев в Красную книгу.
Но раздираемый межтейповыми противоречиями и богатый нефтью анклав был нужен Москве именно в нестабильном состоянии, ибо сквозь черную дыру Ичкерии утекали из казны сотни миллионов бюджетных долларов, затем возникающие на номерных счетах в банках США и Швейцарии у тех чиновников, кто имел непосредственное отношение к войне, поставкам гуманитарной помощи и вопросам «восстановления» хозяйства республики. И, как только большинство населения начинало склоняться к мирному решению проблемы независимости, группы проплаченных из России боевиков устраивали очередной расстрел колонны или подрывали грузовик со взрывчаткой возле жилого дома. Тут же начинались «зачистки», аресты «подозреваемых», избиения задержанных и ситуация опять возвращалась к исходной точке взаимного недоверия...
– Не могу больше! – выдохнул Магомед, которого Чубаров затолкал за угол недостроенного ангара. – Лучше умереть!
– Умереть никогда не поздно, – Митя через плечо посмотрел на усмехающегося Бачараева.
– Трудно пацану, – сказал Варданян, обкапывающий фундамент по периметру. – По себе знаю...
– Я убью его! – не успокаивался ингуш.
– Не выйдет, – Чубаров прикусил нижнюю губу. – Хитрый, гад. Близко к себе не подпускает. Да и толку то? Ну, грохнешь ты одного ублюдка, так другие навалятся... Момент надо ждать, чтоб уйти.
– Как? – злобно осведомился Рафик. – Мы до сих пор не решили, в какую сторону побежим...
Вопрос был не праздный.
Ни один из заложников даже приблизительно не представлял себе, в какой части Чечни их держат в плену. Знали только, что вокруг горы. Всех привезли в аул с надетыми на головы мешками.
План побега осложнялся еще и тем, что пленники работали не на окраине села, а в самом его центре. Боевики предусмотрели желание рабов обрести свободу и потому затеяли строительство на пустыре, окруженном со всех сторон жилыми домами. Если же заложников отправляли трудиться на окраину, то надевали на них ножные цепи и давали в сопровождение парочку дополнительных охранников. С кандалами на лодыжках далеко не убежишь, а перебить цепь из легированной стали подручными средствами не представлялось возможным.
Рабовладельческая система за десять лет «независимости» была хорошо отработана. Наручники и кандалы заказывали на предприятиях ВПК, кормежку рассчитывали так, чтобы у заложников не оставалось сил для побега, время от времени устраивались показательные казни, должные держать остающихся в живых в состоянии постоянного страха, за малейшую провинность избивали палками или на несколько
