для фиктивного брака было делом непростым и требующим значительных затрат времени. А если бы у Оксаны с американцем закрутилась бы настоящая любовь, Высоцкий бы оказался и вовсе ни при чем.
Приезд Высоцкого в Москву запомнили все, кто его встречал или видел в этот день.
Барбара Немчик свидетельствовала: «В два часа ночи из Бреста позвонили таможенники. Они сказали, что Володя пересек границу и что его надо встречать на вокзале… Они говорили какими-то странными голосами, видимо, все вместе выпили. Естественно, Валера и Володя Шехтман поехали его встречать.
Я осталась в кваpтиpе, вдpуг позвонила Маpина. Позвонила еще до их пpиезда, с ней pазговаpивала я. Она уже чувствовала, что что-то не в поpядке…
Я откpыла двеpь и увидела Володю: пpосто сеpдце замеpло. Он еле-еле стоял на ногах, пpосто – ужас! У pебят лица были подавленные».
Шехтман описал еще один алкогольный подвиг Высоцкого: «Перед приездом, ночью, звонок из Бреста. Валера говорит:
– Послушай, я ничего не пойму.
Я взял трубку. Звонили таможенники – «под энтим делом». Володя их упоил! Потом весь вагон готов был носить его на руках, потому что никого не «шмонали». А еще он попросил таможенников позвонить в Москву, чтобы мы его встретили.
Едем на Белорусский – Сева Абдулов, Валера и я. Встреча была знаменательная – Володя был совершенно «в умат». Проводник завел нас:
– Быстро-быстро забирайте его…
Володя вышел на перрон: тут народ, тут милиция, тут вокзал – Белорусский! – а он ничего сказать не может».
Оксана тоже приехала встречать своего знаменитого любовника – на такси. Она вспоминала: «…Когда мы его увидели издали – все стало сразу ясно. Володя стоял на перроне, держась за столб. Рядом – гора чемоданов. По-моему, мы поехали на Малую Грузинскую».
Янклович объяснил происхождение горы чемоданов: «Володя позвонил мне из Германии, звонил от Фрумзона, жена Романа передала два чемодана с вещами. Мы встречали Володю на Белорусском вокзале? – он был в ужасном состоянии… А дома он стал раздаривать эти вещи. А потом сказал, что у него отобрали таможенники. А когда он все это осознал – это был, наверное, самый стыдный день в его жизни».
Сын Янкловича Илья Порошин добавил красок в картину возвращения Высоцкого из Европы: «Володя привез два чемодана шмоток. На стульях, на дверях – везде были развешаны роскошные платья… И Оксана, как в Доме моделей, их примеряла…»
В разгар веселья еще раз позвонила Марина. Янклович об этом звонке вспоминает с нескрываемой досадой: «Володя в таком состоянии, а тут звонит Марина:
– Пусть он подойдет к телефону…
– Марина, он спит.
– Не ври. Пусть подойдет.
Конечно, она все поняла».
Затем пришлось срочно озаботиться поисками наркотиков.
Вспоминает врач-реаниматолог Станислав Щербаков: «Я хорошо помню, когда я видел Высоцкого в предпоследний раз. Это было, когда он прилетел из Парижа от Марины Влади. Высоцкий приехал среди ночи вместе с Валерием Янкловичем…
У нас был такой «предбанник» – там стоял стол, за которым мы писали истории болезни, сюда же – в «предбанник» – закатывали каталки. В эту ночь было полно больных. И вот открывается дверь, заходят Высоцкий и Янклович… Таким Высоцкого я никогда не видел. Он же всегда – подтянутый, аккуратный, а тут… Небритый, помятый, неряшливо одетый – в полной депрессии.
Бывали случаи, когда он не входил – врывался в ординаторскую! Когда действие препаратов кончалось, начиналась абстиненция, – а это самый страшный период для наркоманов. Они могут сделать все, что угодно, но достать наркотик любыми средствами! Так вот – врывался совершенно ошалевший человек: зрачки расширены, моторное возбуждение, – и было ясно, что с ним происходит.
А тут он тихо вошел, сел на стул. Я – за столом, писал историю болезни. Высоцкий даже глаз не поднимал. Но раз приехал – ясно зачем. Но уже было лето восьмидесятого, приближалась Олимпиада, и мы знали, что нас «пасут»… И договорились: «Все, больше не даем!» И Высоцкий знал об этом. Я ему говорю:
– Володя – все. Мы же договорились, что – все.
– Стас, в последний раз…
– Нет, уходи. Валера, забирай его.
А у Высоцкого чуть ли не слезы на глазах… И тут бригада «взорвалась» на меня!
– Стас! Ты что! Зачем заставляешь человека унижаться?!
А я говорю:
– А-а… Что хотите, то и делайте.
Повернулся и ушел. Со мной вышел Валера Янклович. И пока ребята оказывали «помощь», он мне сказал, что Володя в подавленном состоянии, что его выгнала Марина… Да, Высоцкий сказал мне, уже вслед:
– Стас, это в последний раз…
Вот видите, и тут он оказался прав».
Барбара Немчик свидетельствует: «Володя один раз признался:
– Что делать? С ней уже не могу… И без нее тоже не могу…
Марина звонила, а он – в таком тяжелом состоянии… Они часто ругались. Володя боялся, что это навсегда. Марина говорила ему, что просто пойдет в посольство и разведется с ним…»
Очевидно, развода он опасался не только потому, что он закрыл бы ему окно в мир. Он опасался разрыва, возможно, с единственной женщиной, с которой у него была духовная близость, и с одной из немногих, которые действительно его любили.
Оксана знала, что, по ее словам, «в последнее время у Володи испортились отношения с Мариной. Марина… Мое отношение к ней… Она – Володина жена, Володя ее любит – значит, это очень хороший человек. Вообще, все люди, которые были близки Володе, которых он принимает и держит около себя, – это замечательные люди. И Марина – прежде всего.
Но в последнее время Володя наших отношений не скрывал, он даже их афишировал. Я страшно переживала, я понимала, что Марина для него – человек близкий и необходимый, несмотря на все сложности в их отношениях. И ломать их отношения ни в коем случае нельзя».
Не знаю, действительно ли Оксана испытывала именно такие чувства к Марине при жизни Высоцкого. Марина же, несмотря на уверения Оксаны, при жизни Высоцкого о существовании Оксаны, по крайней мере, в качестве своей самой серьезной конкурентки, даже не подозревала.
Друзья Высоцкого в последний год предчувствовали его близкую смерть. Вот Виталий Шаповалов вспоминает: «Однажды переодевались после спектакля, и Володя говорит:
– Пойдем в одну компанию?
А я знаю, что у него недавно была клиническая смерть. Не пойду, думаю, а то еще замажусь его жизнью. Скажут: «Не спас. Был там, а не спас». Я инстинктивно боялся того, что в конце концов и случилось. Там, в его последнюю ночь, тоже была компания…
– Нет, – говорю, – Володя, печень болит.
И в это время вышел на пару минут. Возвращаюсь? – моей майки нет. Его висит – а моей нет. Как он ее схватил? Комплекции у нас совсем разные! Но, видимо, он уже о другом думал, уже в той компании был.
И костюмеры из театра ушли – как идти? Хорошо? – лето, и недалеко было: я эту маечку кинул на плечи и «огородами-огородами», задворками добрался до дома, хоть полуголый. Володя на следующий день говорит:
– Слушай, я твою майку вчера взял, как же ты?..
Как-то я говорю Володе:
– Ты знаешь, что-то печень запела! Наверное, звонок прозвонил…
А он:
– Что ты, Шапен, – за одно место держишься, за печень. У меня живого места нет!
