Списки красных составлены в пути следования. Сами арестованные будто уничтожили все документы, как партийные, так и гражданские. У некоторых при обыске отнято много денег – билетами, и только у одного золото россыпью, не из банка, собственное – приискатель.
– Ну-с, начнем, господа! – сказал Ляпунов. – Подхорунжий Коростылев!
– Есть!
Ной глянул на Коростылева. Этакий мордоворот! Пожалуй, слона пережует.
– Помогите с вашими казаками команде лихтера вывести арестованных на берег.
Коростылев позвал за собою казаков, на лихтер.
– Все здесь? – оглянулся Ляпунов. Да, все налицо: Коротковский, Мезин, Потылицын, капрал Кнапп – командир чешской тюремной охраны, Розанов, Фейфер.
– А вы что в стороне, хорунжий Лебедь?
Ной подошел ближе. Есаул Потылицын косо, пронзительно посмотрел на него.
Ляпунов напомнил маршрут: по переулку Дубенского до Благовещенской, а там по Плац-Парадному в тюрьму. Общее командование возлагается на коменданта города – полковника Мезина, есаула Потылицына и капрала Кнаппа.
Все ли спокойно в городе?
Начальник милиции Коротковский сообщил, что офицеры и казаки отряда Дальчевского в двух ресторанах устроили побоище и что в городском саду две девушки растерзаны в аллее, четверо ранено – качинцы, мол, орудовали, финками резали. А так все спокойно. Питейные заведения и рестораны закрыты.
Хорунжий Лебедь дополнил, что возле гостиницы «Метрополь» на трех казаков его эскадрона напали четверо пьяных офицеров, стащили с коней, избили, обезоружили и лошадей угнали – казаки-де не отважились применить оружие.
Ляпунов возмутился: что это за казаки?! С лошадей их стащили, избили и коней угнали! Тряпье, а не казаки! Не будут в другой раз налетать на своих же!.. Молодчаги офицеры. Не иначе, как орлы Дальчевского.
На баржу с лихтера вывели Топорова, Агафонова, Лебедеву и Марковского. Сзади их подталкивали прикладами карабинов казаки. Арестованные тащили свои скудные пожитки: Агафонов, в тужурке и фуражке, шел с чемоданом; Топоров, в армейской шинели нараспашку, тоже нес чемодан; Ада Лебедева – в защитной гимнастерке под армейским ремнем, в шароварах и сапогах, простоволосая, стриженая, поддерживала под руку раненого Тихона Марковского. Он был в длинной шубе и в шапке.
– Ага, драные комиссары!
Подполковник Мезин подскочил к Марковскому, выдернул его из ряда и ударил в лицо:
– Голову держи, главнокомандующий! Шуба тебя не спасет, сволочь! Ты опозорил звание русского офицера! Настал твой час, большевик!
Аду Лебедеву задержал полковник Розанов. Схватил ее за ремень гимнастерки, приподнял:
– Ну, птичка, весу в тебе мало, а натворила ты, сволочь, много пакостей. Борис Геннадьевич, – кивнул Ляпунову: – Узнаешь птаху? Кому ты совала под нос свой револьвер? Вспомнила или забыла? Эту тварь четвертовать мало! – И зажав лапой лицо Ады, повернул его, как бы отвинчивая голову…
За первою четверкой прогнали еще группу и с ними Печерского в пальто и кепке, тоже с чемоданом; шел он кособочась и прихрамывая. Кто-то из офицеров опознал его: – «Ага, вот еще один, из тех самых», – а есаул Потылицын кому-то ответил: – «Мы знаем, кого не следует в тюрьму вести». Ной быстро оглянулся на Потылицына – тот разговаривал с Коротковским. Ага! Ясно! Коготь дьявола метит свои жертвы.
Вывели Вейнбаума, Парадовского, Дымова и какую-то женщину с ними. И когда их погнали вниз по трапу, Ляпунов сказал Мезину: «Ни одного из этих!»
Понятно – в тюрьму доставят. Есть на то чье-то высшее указание! А чье?
В следующей четверке, крайним слева, шел Тимофей Прокопьевич Боровиков. Ной сперва не узнал его – босяк какой-то в рваной хламиде, простоголовый, избитый – лицо распухшее.
– Господа! Чрезвычайный комиссар Совнаркома Боровиков! – опознал есаул Потылицын.
Трех арестантов оттеснили в сторону, а Боровикова окружили Ляпунов, Мезин, Коротковский, подхорунжий Коростылев, капрал Кнапп, державшийся до этого в стороне, но решивший взглянуть на комиссара Совнаркома.
– За хлебом приехал?! – узнал Ной голос Ляпунова. – Ты его получишь, комиссар. Сегодня же! Сыт будешь по горловую косточку! Всю совдепию накормишь!
Перебивая один другого, выплескивали на Боровикова ненависть и злобу.
Ной ждал, что Боровикова начнут избивать, но его почему-то не тронули, только Мезин, как бы напутствуя, сказал ему: «Ты, как офицер, умей умереть по-геройски!» На что Боровиков ответил:
– Ладно. Учтем.
И когда он спускался по трапу, Мезин кинул Потылицыну: «Всыпать этому комиссару!» – Потылицын понял: Боровикова отдают ему на расправу.
Ляпунов поторапливал: скорее, скорее! К четырем часам арестованных надо доставить в тюрьму.
Спешно прогоняли женщин – все больше молодых; шли друг за другом, кто в чем: в пальто, в жакетках, почти все с чемоданчиками, узлами.
Вдруг на берегу послышались крики арестованных, как будто тишину ночи развалило воплем на две половины:
