– Он едет на коне, ей-богу!
– Остановился, если сказал «тпррру», – похохатывали девицы.
Офицеры хором подхватили:
– Тпррру! Тпррру! Тпррру!
И Ной, дрогнув, проснулся.
Богумил Борецкий потешался:
– О, как ви храпел, Ной Василич! Как ви храпел! И «тпрру, тпрру» говорял свой Вельзевуль.
Ной, невинно усмехаясь, развел руками:
– Уморился я, господа. Извините великодушно.
– Ми – извиняй. Ти можешь пойти наш вагон рядом. Купе есть шикарно. Там спать будешь!
– Дозвольте великодушно, господин командир, поехать домой. Отдохнуть надо после таких суток.
Борецкий дозволил отбыть на отдых.
Отъехав от вокзала на тихую улочку, Ной спешился, отпустил подпругу и, достав из кармана опасную добычу, засунул в один из потайных кармашков потника. Так-то надежнее и безопаснее!
На Благовещенской увидел Дуню…
Навстречу шел автомобиль с открытым верхом. Ной свернул на обочину. Автомобиль остановился.
– Господин хорунжий! – раздался бабий голос подполковника Каргаполова. – На минуточку!
Ной подъехал к автомобилю, Вельзевул фыркал, но беспрекословно слушался хозяина. Ной достаточно натренировал его за месяц. С вокзала отпускал, и Вельзевул приходил один к дому Ковригиных, бил копытами и ржал, пока ворота не открывали.
Блинообразное лицо Каргаполова с его свиными узкими глазами было настороженным и злым. Хищные ноздри сузились, и нос будто стал тоньше.
– Где вы были, хорунжий, с одиннадцати утра?
– На вокзале.
– В эшелоне у Борецкого?
– Там.
– Завидую вашему спокойствию и самоуверенности, – сузил глаза Каргаполов, зло поглядывая на богатырскую фигуру хорунжего. – Что же вы там делали, у Борецкого?
– На обеде присутствовал.
– Весьма похвально! А я вот в комиссариате вынужден был париться с этими утренними делами. Неслыханное зверство! Ни одна жертва столь жестоко не была казнена, как большевичка Лебедева. Этот вопрос, как и ряд других, меня, как губернского комиссара, крайне заинтересовал, господин хорунжий. – Завидев в экипаже прокурора Лаппо, Каргаполов помахал рукою, позвал: – Иван Филиппович! Прошу вас!
Что еще за номер подготовил для него этот упитанный, брюхатый недоносок с бабьим голосом? Вздумали свалить на него, Ноя, зверскую казнь большевички Лебедевой? Ведь подхорунжий Коростылев выхватил Лебедеву. Надо быть предельно осторожным.
К автомобилю подошел прокурор Лаппо, поздоровался с Каргаполовым.
– Вы с кем, Иван Филиппович?
Лаппо ответил: едет до гостиницы «Метрополь» со свидетельницей Евдокией Елизаровной Юсковой, обвинявшей офицеров в учиненном разбое над арестованными большевиками.
– Ах, вот как! Очень кстати, – оживился Каргаполов, ворочаясь на мягком сиденье. – Есть чрезвычайно важный разговор, Иван Филиппович, касающийся учиненного произвола. Имеются важные данные. И, кроме того, мы собирались с вами решить один вопрос. Поскольку счастливо съехались, прошу вас ко мне в присутствие с госпожой Юсковой, чтобы разом покончить со всеми делами.
– Хорошо. Сейчас подъеду, – густо пробасил Лаппо, покосившись на хорунжего.
Каргаполов пригласил хорунжего следовать за автомобилем в дом комиссариата.
Автомобиль шел на малой скорости, воняя бензином.
Отослав шофера в каменный дом политического отделения за офицерами, Каргаполов подождал, покуда подъехал прокурор с Дуней и хорунжий Лебедь.
– Прошу, господа, ко мне наверх!
Ной спешился, привязал чембур возле луки седла и, хлопнув ладонью по крупу жеребца, прикрикнул:
– Пастись! Бегом!
Каргаполов не успел ничего сказать, как жеребец умчался галопом. А он-то, Каргаполов, хотел приказать офицерам тщательно обыскать сумы хорунжего: имелись на то агентурные данные.
– Я вам не разрешал отпускать коня, хорунжий!
– Но вы не предупредили, господин подполковник.
