– Эй, вы, дьяволы! Дьяволы! – орет Трофим.
– «Жми-дави» Юскова черти! – язвит Потылицын. И к Дуне: – Не жалеете папашу?
– За что мне его жалеть? – заискивающе проговорила Дуня. – Мало ли я натерпелась?
– А хватка у вас папашина!
– Да ведь я совсем была девчушка, когда он меня выгнал из дома, – оправдывалась Дуня.
– Однако!
Дуня подавленно примолкла…
День выдался солнечным. Снег не визжал под полозьями, а податливо сжимался, и в бороздах проступала талая водица. Над белой Еланью носились стаями вороны, сороки, воробьи, как бы возмещая немоту притихших жителей. Ни на кержачьей, ни на поселенческой стороне не слышалось песен, гулянок, не видно было нарядных девок с парнями, как будто все в подпольях отсиживались.
– Притихли, тугодумы! – проскрипел Потылицын, когда казак гнал тройку большаком на конец стороны Предивной. А вот и дом Боровиковых. Тот самый дом, где год назад Прокопий Веденеевич, спасший есаула от ревкомовцев, перекрестил его из православной в тополевую веру и возвел в святые Анании. По- прежнему ли космачи справляют тополевые службы и старики радеют с невестками? Умора! Это же надо придумать! Лотовцы, содомовцы проклятые. А что если появится еще один духовник, который потащит космачей на новое восстание?
«Под корень бы их всех вместе с тополем», – накручивал Потылицын, вспомнив про Тимофея Боровикова.
И сразу же вспенилась лютость.
А тройка скачет, скачет чернолесьем поймы Малтата к Амылу, кошева вязнет в глубоких наметах осевшего снега, а впереди по берегу строжеют ели-великаны. И как же некстати сказала Дуня:
– Дарьюшкин крест видите?
У Потылицына окончательно испортилось настроение:
– Ну и черт с ним, с ее крестом. Она его схлопотала заслуженно. Трофим, поворачивай!
Когда из поймы подъехали к извозу, Потылицын сказал, что они с подхорунжим разомнутся немного, а поручик с Дуней пусть их подождут на горке.
О чем они собеседовали, неизвестно. Поднялись на горку, и Потылицын позвал всех в дом Боровиковых.
III
Тесовые ворота в квадратных железных бляшках, калитка, лиственные струганые столбы, обширная ограда с двумя амбарами, завозней и скотным двором в отдалении. Возле крыльца проталина с лужею.
Шли молча. Впереди есаул, за ним поручик Ухоздвигов, Дуня, подхорунжий Коростылев и последним вошел Трофим. Их встретила Меланья в будничной юбке и кофте, в черном платке, а за столом хлебали щи из одной глиняной чашки русая девочка, как будто век не чесанная, кудрявый мальчонка – лобастый такой, Дуня его сразу узнала. Демка! Она его на руках носила в доме старого Зыряна. Как давно это было, боженька! Будто века минули, а не какой-то год!
За столом еще сидела девушка на табуретке – она сразу встала, как и Меланья, уставившись на нежданных пришлых! В льняном платье, рослая, без платка – белица на возростанье, и льняная коса в руку толщиной через плечо по выпуклой девичьей груди. Лицом румяная, брови русые, а глаза голубые-голубые, или, может, от окна так отсвечивают?
Потылицын некоторое время молча ввинчивался ржаво-коричневым взглядом в Меланью, будто сверлил в ней дырки. Потом снял папаху и пригладил ладонью тощие русые волосы, зачесанные на правый висок.
– Не признала святого Анания, раба божья? – спросил он, как бы подтягивая взглядом Меланью к себе. – Али не молятся здесь во здравие святого Анания, который явится в дом, чтоб спрос учинить, а ежли тут живут грешники – крестить их огнем, не крестом, не жита им на стол, а золы и камней!
– Осподи! Осподи! – перепугалась Меланья.
– Али не говорил тебе духовник, что придет святой Ананий?
Меланья упала на колени и крестом себя, крестом. Чудо, чудо! Святой Ананий явился. Как батюшка сказывал, так и сбылось. Жди, говорил, явится к нам святой Ананий, и будет нам спасение от нечистых.
– Али нехристи в доме сем? – выламывался Потылицын, глядя на рослую девицу. – Почему не молится девка?
– Апроська, молись, молись! – оглянулась Меланья. – Святой Ананий явился к нам, осподи. Спаси нас, Исусе!
Апроська с той же неистовостью, как и Меланья, молилась на лик святого Анания. Подхорунжий с казаком стояли у двери, Дуня с поручиком Ухоздвиговым впереди них. Мужчины сняли папахи, помалкивали, а Дуня прикусила губку. Никак понять не могла, какую комедию выламывает есаул?
– Девка чья?
– Наша белица. Апроськой звать.
– Твоя сестра?
– Дык безродная. Прижилась в семье, как своя кровинка.
Потылицын размашисто перекрестил разом Апроську с Меланьей и чад в посконье за столом.
