мясо?
«Эх-хе-хе! Жить надо умеючи в таперешнее время. От сатаны сорви клок – богу прибыток. Вот хотя бы эти девчонки-свинарки. Што заимели? Хи-хи-хи! Ловкая житуха! Они выводят свинюшек, а прибыток перепадает мне, а так и Фрол Андреичу, и так дале. Мороковать надо. Есть ли в том грех? Нету. Потому бог сказал: грейте руки возле анчихриста, а во славу мою псалмы читайте».
Ну, на псалмы Филя не скупец. Если надо, день и ночь читать будет. Конечно, сугубо тайно, чтоб посторонние глаза не зрили, какой он богомольный. Пусть все почитают за безбожника, а вот он перед господом богом чистенький, как червонец из денежной фабрики. Ничьими руками не заляпанный.
«Или вот Демид, – вспомнил Филимон Прокопьевич погибшего сына. – Как ни живал будто. Отчего такое? Греховное во грехе сгило. Должно, искусил нечистый тятеньку, подвох вышел. Эх-хе! Житие Моисееве», – спутал Филимон Прокопьевич «бытие» из библии со староверческой книжкой «Житие Моисееве в пещере на Выге», которую когда-то читал.
К вечеру подъехали к Малой Минусе, где и остановились на ночлег в колхозном дворе.
Манька и Гланька разворошили солому с клетушек, заглянули к поросятам. Те скрючились, жались друг к дружке – жалкие, тощие, визжащие до полной невозможности.
– Глянь, Манька, тута-ка вот сдохли! Три штуки!
Манька перебежала к следующим саням, поглядела.
– Филимон Прокопьевич, поросюшки-то доходят!
– Куда доходят?
– Сдыхают, грю.
Филимон Прокопьевич тоже посмотрел и обрушился на молодых свинарок.
– Вот как влуплю по акту за ваш счет издохших, тогда познаете, как со свиньями возиться! – рычал Филя.
– Дык мы-то при чем тут!
– Я вот вам покажу! Чем глядели-то? Вас к чему приставили?
– Вот еще! Сам ехал в дохе и шубе, а тут беги за санями в полушубчишке, и ответ нам же держать. Как бы не так! Ты есть завхоз – сам понимать должен. Можно аль нет везти поросюшек в экий мороз? А те на ферме ни кормов, ни муки, никакой холеры, и мы же виноваты. Глядите на них! – разорялась боевитая Гланька. – Начальство тоже мне! Нет того, чтоб поросят подкормить, а потом продать. Так приспичило: везите на ярманку! Будто у ярманки глаз нету.
Пришлось бежать Филимону Прокопьевичу к колхозному председателю договориться, куда определить поросят, потом таскать их в чью-то пустовавшую хлевушку, нагревать ее всякими хитростями и спасать визгливые создания от окончательной погибели. Мало того – у поросят открылся понос: перемерзли. На этот раз Филя откупил чью-то баню, и там сутки возились с поросятами.
– Ну поездочка, штоб она в тартарары провалилась! – пыхтел Филимон Прокопьевич.
Мороз заметно сдал, потеплело. Проглянуло на какой-то час солнышко и опять скрылось.
Под вечер двадцатого декабря Филимон Прокопьевич пошел по деревне «понюхать воздух», как он сам определял свои прогулки в чужих деревнях.
Середь улицы толпились мужики. Филимон Прокопьевич поздоровался со всеми, прислушался к разговору.
– Так сказывал: ждите, грит – долбил о чем-то приземистый мужичок в дождевике поверх шубенки.
– Может, враки? – усомнился другой. – Вот вы тоже презжий, товарищ. Может, слышали про реформу?
Нет, Филимон Прокопьевич ничего не слышал.
– В каком понятии реформа? – поинтересовался.
– Да вот был тут человек из города, сказывал: у кого, грит, деньги лежат по кубышкам, то пиши хана им. Пропадут.
Филимон Прокопьевич разинул рот.
– В нашей деревне, можно сказать, ни у кого кубышек нету, – сказал третий, из молодых.
– Не говори! К примеру возьмем Феклу Антоновну. Всю войну торговлишку вела в городе. То перекупит и перепродаст, то молоком торговала – лупила, будь здоров! То еще чем. У ней денег скопилось – ой-ой-ой! За сотню тысяч, если подсчитать. И все хоронятся в кубышке.
– Вот теперь в увидим, где лежат деньги у Феклы Антоновны, а так и у других. Кто набил карманы, а кто жил на совесть, как весь народ. Реформа выяснит.
Филимон Прокопьевич еле продыхнул:
– Позволь, товарищ, какая такая реформа? Слушаю, а в толк войти не могу.
Филимону Прокопьевичу разъяснил мужчина все, что сам слышал про надвигающуюся денежную реформу.
– Эвон как! – У Фили зарябило в глазах. – Может, враки? Какая может быть реформа, когда государство наше совершило полную победу над фашизмом?
– Там была военная победа. А здесь – на хозяйственном фронте. Мало ли денег навыпускали во время войны? Во что рубль обернулся? С этих соображений, значит.
– А! Из соображений! – туго вывернул Филимон Прокопьевич, ухватившись за собственную бороду.
