к миру, за то, что породил его подобным! Тогда легко было бы рассуждать о переменах в жизни. Но до 'победы' любые раздумья казались малодушием.
Где выход?.. Забыться? Двинуть, вопреки благоразумию, на красный свет? Задуматься?
Алексей решил перебирать варианты по очереди. Первый из них уже обернулся неудачей.
– Давай по-быстрому! Час-полтора у нас, не больше. В другой
раз задержишься, – поторопила Алексея Татьяна.
Он улегся на диван, положив на голову подушку, едва вошел в комнату. Им овладела приятная, блаженная расслабленность, – почти добился цели, и окончательное ее достижение оставалось делом техники. Безрассудство принесло успех, напряжение, пронизавшее день, отступило, Алексей разом позабыл о сомнениях, мыслях, недавно казавшихся самыми важными. Не смешно ли терзаться, – мол, правильно ли живешь? – когда Загодеева минут через десять будет в его гербарии, на днях станет суше и теплее, а значит – легко жить под повеселевшим небом. Результаты же анализов могут оказаться и утешительными.
Ох, и устал он за день! Другому бы хватило, чтобы быть ни на что не способным. Но только не ему. Короткая передышка на диванчике, – прочь мысли, кроме приятных, возбуждающих, и снова готов к действию, наслаждению...
Алексей поднялся. По позвоночнику пробежала легкая дрожь. Вдруг захотелось потянуться всеми мышцами, хрустнуть суставами. Загодеева взирала на него с каким-то жадным интересом, 'в глазах молодой бабенки появилась шальная рассеянность. Стоя чуть в сторонке от него, опершись рукою о стол, она, не двигаясь, ждала.
Алексей не двигался. Простота, незатейливость ситуации в сравнении с муками, испытанными на пути к ней, казались обидными.
– Не боись, не укушу! – по-своему истолковала его поведение
Татьяна, шагнула навстречу, ухмыльнулась, губы жирно подведены помадой.
Он протянул руку, сильно схватил ее сзади за волосы, произнес (лицо оставалось жестким, неулыбчивым):
– Тварь...
– Тварь и есть, – она по-прежнему ухмылялась. Похоже, грубость Алексея доставляла ей своеобразное удовольствие. Или, может, она заведомо была готова к ней? И теперь просто играла роль женщины, которой нравится, когда ее унижает мужчина?.. Алексею вдруг показалось: в глазах Татьяны мелькнули трезвые, холодные огоньки. Будто в это мгновение она еще раз удостоверилась в правильности каких-то, одной ей известных, расчетов...
Сладко обняла его за торс, прижалась. Толкнула прочь, в сторону дивана. Подушка там уже была. В момент извлеченная теперь из шкафа, наброшенная ею на драную обивку, мятая простыня сбилась в складки, – ненужная, паскудная деталь, призванная обозначить отсутствующую интимность.
Когда Алексей не дал ей дотянуться до кнопки выключателя, – потушить свет, – Татьяна издала хриплый смешок. Тут уж он повалил ее навзничь и быстро, не путаясь в деталях, раздел. Перевернул на живот, подсунул под него руку, ладонью ощупал бархатистую мягкость кожи. Живот у Татьяны был слабый, – мышц не чувствовалось, -немного провисший, как это часто бывает у рожавших женщин...
Достал из сумки заранее припасенный пакетик жареных ломтиков картофеля. Захрустел, отправляя в рот пригоршнями. После этого всегда разыгрывался аппетит.
Двери лифта наконец-то распахнулись. Продолжая жевать, Алексей шагнул в кабину. Встряхнул запястьем, посмотрел на часы: без пятнадцати шесть. Створки, глухо ударившись, сомкнулись, лифт пошел вниз. Откуда-то извне шахты доносились детские голоса, топот ног по лестнице. Оживленное время, все возвращались с работы. В пору он покинул Загодееву!
Если бы!.. Татьянин муж уже был в подъезде. Алексей, расслабленная походка, сразу видно: человек чем-то доволен, переживает приятное, – вывалился из лифта и чуть грудью не толкнул мужа обратно вниз по лестнице, по которой тот едва поднялся.
Муж не отступил, не шагнул в сторону, – средний рост, телосложение посредственное, но не из робких, чувствовалось: есть природная злость. Моментально забуравил Алексея глазами. В упор, цепко. Сомнений не оставалось: узнал, все понял.
Алексей дернулся в сторону. Мол, чего вам, товарищ? Дайте пройти, мы незнакомы!.. Бесполезно. Замедленной реакцией законный не страдал, моментально повторил маневр соперника. Взглядом впился, как скорпион жалом. Но руки не распускал, хотя пока двоих никто не видел. 'Провоцирует на первый удар! – сообразил Алексей. -Дудки!'
Дверь подъезда хлопнула. Муж еще даже не обернулся, только начал поворачивать голову на звук, – Алексей рванулся вперед, втиснулся между законным и стеной, оттолкнул того, – помог себе руками. Продробив каблуками пулеметную очередь, оказался у выхода. Позади дряхлая старушка с палкой и двумя дворняжками на поводках бессмысленно таращила глаза и не хотела уступать дорогу в голос заматерившемуся сопернику... Выскользнул! Алексей мысленно перекрестился.
До остановки он добрался довольно быстро. Хотя и не бежал, как заяц.. Зачем? На улице муж не страшен. Пристанет – получит. Никому не возбраняется ходить возле его дома. В подъезде ситуация немного иная: на чужой территории всегда найдутся ничего на самом деле не видевшие, но настроенные против тебя свидетели. К тебе приставали, а в протоколе все подтвердят: ты избил...
Вот только где потерялся ревнивец? Рвался следом, а Алексей спокойно дошел от подъезда до остановки. Стоял, недоумевал: неужели работяга враз успокоился и поумнел?! Скорее бы автобус...
Они появились откуда-то из-за остановки. Неожиданно, гурьбой. Алексей поначалу даже не обратил на пятерых мужчин внимания. Мало ли народу болтается по улицам после работы?! Оскорбленного ревнивца в одном из темных силуэтов в первое мгновение просто не узнал.
Когда разглядел, оказалось поздно: компания окружила его в самом углу остановки. Позади – металлические стенки, направо – пять дышащих перегаром рыл. Чудесно! Так влипать еще не доводилось.
Смотрели пятеро одинаково зло, остервенело, хотя он переспал Ј женой лишь одного. В критический момент пронеслась дикая, неподходящая мысль: если получать от пятерых, то и спать с женой каждого. Иначе – обидно! И еще подумалось: начнут бить прямо сейчас, здесь, пользуясь – на остановке больше никого нет – повезло!
Нетерпение, подогретое алкоголем, сработало: чей-то кулак по короткой, прямой траектории врезался Алексею в нос...
Били в три четверти силы. Не жалели, а просто неумело, мешая друг другу. Да и где под грибком остановки развернуться для рабоче-крестьянского, с размахом, удара? Повалить наземь – где тут повалишь? В углу ведь зажали, чтоб не сбежал, дурачки!
Закрывая лицо, не сопротивляясь, – хуже, если двое будут держать, трое – методично, толково бить, – Алексей благодарил Бога: будь мужички посообразительнее – оттащили бы куда-нибудь на детскую площадку. Развлеклись, не скованные временем и пространством...
Девушка и плачущая, совсем маленькая девочка, – видно, сестренка, – вынырнувшие на свет фонаря, подействовали надежнее милицейского свистка. Команда отпрянула, посчитав – довольно, бросила Алексея и растворилась во мраке ближайшего переулка.
Наказание закончилось... Разве так учат, мальчики?! Это же несерьезно. Алексей провел языком по верхнему ряду зубов – все целы. Порядок. По подбородку потекла кровь...
Рабочий день подходил к концу. Вот уж воистину – отмучился! Сколько усмешек и вопросов, в ответ на которые приходится нести всякую чушь: 'Упал, очнулся – гипс!' А чего стоят сочувственные взгляды, под которыми хочется рявкнуть: 'Пошли вы к чертовой матери со своим вонючим сердоболием!' Умнее всех сказался главный редактор – засадил на целый день за машинку дорабатывать материалы внештатников. Сразу вошел в положение – куда пойдешь собирать материал с такой битой физиономией?! Ни в одно учреждение не пустят!.. Да еще велел пореже выходить в коридор, – лишний раз 'не светиться'. В
