любопытством и часто с уважением. Но они редко дают тебе что-нибудь полезное. И вот появляется некто, изложивший тебе захватывающую историю, целую повесть. И ты попалась.
— Я думала, ты хочешь, чтобы он ушел, — раздраженно сказала Виктория.
— Я хотел, пока не увидел, как ты на него смотришь. — Он остановился и протянул ей ладонь. Виктор не шевельнулась, и тогда он почти со злостью крепко схватил ее за руку.
— Разве ты не понимаешь, Вики? Ты, как Спящая красавица, которую, наконец-то, разбудил Прекрасный принц.
— Это…
— Это что, Вики? Смешно? Возмутительно? Может быть, предпочитаешь слово — «замечательно» или даже «чудесно»? Дело не в том, как это звучит, а в том, что произошло. В том, как ты выглядишь, дорогая. А выглядишь ты превосходно. Ты ожила. Когда в последний раз ты целовалась? Когда твоя кровь играла, словно шампанское?
Никогда, заметила про себя Виктория. Так, как сейчас, не было никогда.
— С каких пор ты стал поэтом? — поинтересовалась она.
— С того дня, как переехал сюда, — искренне ответил, Пит, но он не собирался менять тему разговора. — Вики, когда в последний раз ты трепетала от мужских прикосновений?
Никогда, подумала она, никогда. Пит вздохнул.
— Вот что я скажу тебе, дорогая кузина, — его голос сорвался, — вы очень подходите друг другу. И прервать то, что наметилось между вами, будет преступлением, Вики. Послушай меня. Я говорю, исходя из собственного опыта. Любовь, которая поражает, как гром среди ясного неба, случается не часто. И за нее стоит держаться, держаться крепко. Другого такого шанса может не быть. Я знаю это. Знаю.
Слова Пита, вызвали у Виктории мрачные мысли. Он был прав. Норман разбудил ее чувства — впервые за долгие годы. Казалось, все в ней пело, тихий, почти неуловимый мотив, подобный первому дыханию весны, когда едва заметные признаки пробуждения природы еще не превратились в мощную симфонию возрождения.
Но в одном ее кузен ошибался. Нельзя удержать смену времен года. Стоит поверить этой фантазии, и наступит зима. С каждым ударом сердца она будет чувствовать, как ее покидает тепло и все ближе и ближе подкрадываются холод и уныние. То, что предлагал Пит — жить одним днем, счастливым днем, стараясь забыть о грядущей безысходности.
— Я муравей, Пит, а не стрекоза.
Он прищурился, а затем похлопал ее по руке.
— Вики, девочка моя, не только ты. Все мы муравьи, которые мечтают стать стрекозами. Но у тебя есть шанс прямо здесь и сейчас довольно много узнать про и жизнь. — Пит, медленно поднялся.
Стоя, он уже не казался философом, а был, как прежде, ее кузеном, другом и опорой. На его лице играл самоуверенная усмешка, а в глазах застыла печаль.
Он знает, о чем говорит, подумала Виктория.
— Вряд ли Эзоп на самом деле встречал человека, который рвал сковывавшую его цепь, как ты считаешь? — спросил он, поворачиваясь к двери, ведущей во двор. — Разве что перед тем, как написать басню о льве мыши.
— У Нормана когти больше, чем у меня, — сказ Виктория.
— Так же, как когти льва больше когтей мыши.
— Ты сравниваешь меня с мышью? — Пит повернулся.
Его улыбка сейчас напоминала улыбку Нормана.
— Я не хочу отвечать на этот вопрос. — Он открыл дверь, впустив в уютную кухню холодный осенний воздух.
Виктория вздрогнула.
— Да, чуть не забыл. Сейчас твои когти лучше спрятать. А о размерах его когтей я вполне мог догадаться сам. — Он вышел и закрыл за собой дверь.
Виктория осталась одна. Единственный близкий человек ушел, а незнакомец сидел сейчас в кабинете, безусловно, Пит дал ей пищу для размышлений, и если, верить ему, то Норман оказался панацеей от всех ее бед. Весна или зима? Что выбрать? И есть ли у нее этот выбор?
Словно отвечая на эти вопросы, Норман окликнул из кабинета.
— Вики, не могла бы ты на минутку подойти? Когда она поднималась из-за стола и шла по коридору, ее ноги дрожали, но на губах появилась слабая улыбка как отражение принятого решения. Завтра могло кончиться, так пусть же она будет счастлива хотя бы один день — день, которым, возможно, наполнится ее жизнь.
— Ты звал меня? — спросила Виктория, закрывая за собой дверь.
Норман, улыбаясь, оторвал взгляд от машинки и посмотрел на Викторию — улыбка исчезла. Он медленно поднялся из-за стола и замер. Затем доверительно протянул руку.
— Виктория, — прошептал он.
— Я здесь, — проговорила она в ответ. Если у нее и оставались какие-то сомнения, то она предпочла их отогнать.
Норман стоял перед ней в расстегнутой до талии рубашке — должно быть, села от воды, подумала Виктория. Его обнаженная грудь бурно вздымалась, а мускулы вздулись от напряжения. Виктория не могла отвести от него глаз.
Заметив затаившееся в них желание, увидев, словно приоткрывшиеся ему навстречу губы, Норман прирос к полу. Как он ждал этого момента, как страстно мечтал о нем.
Все утро, за исключением тех мгновений, когда сжимал Викторию в объятиях, он чувствовал смущение и замешательство. Ему становилось спокойнее, пожалуй, только за машинкой. Он не мог найти авторучку, он был не в состоянии вспомнить, в каком из ящиков лежат письменные принадлежности. Даже кабинет казался ему незнакомым, впрочем, как и сам дом.
Еще недавно он обвинял Викторию в том, что она смотрит на него, как на чужого человека. А сейчас и сам казался себе чужим. Он вдохнул ее запах, и ему почудилось, что они никогда не были близки. Эта невероятная догадка сделала его удивительно беззащитным. Вспомни, настаивал рассудок. Ты не должен вспоминать, отвечало сердце. Просто люби ее.
Норман снова, подобно заклинанию, прошептал ее имя.
— Да, — произнесла она нежно.
И этот ответ придал ему силы, помог пересечь комнату. Он остановился перед Викторией, все еще не решаясь прикоснуться к ней. Ему так часто снилось это мгновение. Он просыпался, но его руки обнимали подушку, а губы были горячи от желания. Где он был, когда мечтал о ней? Почему просыпался один? Почему эти воспоминания более реальны, чем сны о том, как он обнимает ее, как любит?
У Виктории перехватило дыхание. Она чувствовала: стоит ей только притронуться к Норману, и огонь, который он в ней зажег, превратится в бушующее пламя. Она ощутила исходивший от него жар, но теперь это была не лихорадка. Озаренный солнцем, он стоял перед Викторией и жадно вглядывался в ее черты, словно не веря, что она действительно рядом и так же сгорает от желания, как и он.
Виктории показалось, что память вот-вот вернется к нему, именно сейчас ей и следовало бы сказать всю правду. Но сердце восставало против этой мысли. Она заслужила хотя бы час, хотя бы миг счастья с этим человеком. Он единственный, кто разбудил в ней страсть, кто заставил поверить в мираж.
Виктория попыталась внушить себе это, хотя знала, что поступает неправильно.
— Нам надо поговорить, — сказала она, и собственный голос прозвучал, как чужой. — Мы… не те… за кого ты нас принимаешь.
Внезапный страх, появившийся в его глазах, заставил Викторию умолкнуть.
— Мы не те? — переспросил он.
И хотя Виктория не касалась незнакомца, ей почудилось, что она слышит биение его сердца. Пытаясь побороть страстное желание, она положила руку на его обнаженную грудь.
— Нет, — прошептала она. — Постарайся вспомнить.
Он отвернулся, и ей захотелось крикнуть, чтобы он не уходил. Но она не издала ни звука, а Норман подошел к окну и стал смотреть на мерцающую воду залива. Словно напуганная его взглядом, вспорхнула белая цапля, и ее нескладное тело обрело в полете изысканную грациозность.
