один из сопровождавших ее капралов.
Проходя под окнами принцессы, Адеркас на минуту приостановилась и кашлянула, но была грубо оттащена от окна одним из капралов с предупреждением, что при малейшей попытке оповестить кого-либо о всем случившемся с ней она будет немедленно перевезена не на почтовую станцию, а в каземат крепости и там поступит в распоряжение членов Тайной канцелярии.
Угроза возымела свое действие, и швейцарка прошла под окнами своей любимицы, только Долгим взглядом простившись с ней.
Велико было на следующий день горе принцессы, которой сначала не хотели говорить правду об отъезде ее воспитательницы и которая только угрозой лично обратиться к императрице могла выудить у своей верной Клары истинный рассказ обо всем произошедшем.
Верная камеристка знала, что обращение к державной тетке вызовет против ее горячо любимой госпожи целую бурю упреков и гонений, и во избежание этого поведала ей всю горькую истину.
Горе принцессы было велико, но велико было и ее ожесточение против тетки и главным образом против герцога Бирона, который — она это хорошо понимала — был главным деятелем во всем этом инциденте.
Принцесса, несмотря на просьбы своей верной Клары, совершенно отказалась выйти из своей комнаты и на вызов императрицы ответила через присланную за ней Юшкову, что чувствует себя сильно нездоровой и никак не может одеться и прийти на призыв ее величества.
Посланный по настоянию герцога доктор императрицы, португалец Антон Санхец, подтвердил серьезное нездоровье принцессы, и только этим Анна Леопольдовна избавилась от нового преследования со стороны Бирона, старавшегося убедить императрицу, что молодая девушка симулирует болезнь с целью бравировать ее приказанием.
Между тем принцесса действительно лежала в жару. Все случившееся было так неожиданно для нее и грозило ей столькими осложнениями в будущем, что не мудрено было, что у нее от волнения и пролитых слез действительно разболелась голова и значительно повысилась температура.
Так прошло до вечера. Вдруг перепуганная и как смерть бледная Клара, вбежав в комнату своей госпожи и бросившись на колени перед ее постелью, сообщила ей, что за нею лично учрежден особый тщательный надзор и что ей угрожает участь несравненно более тяжкая, нежели та, которая поразила Адеркас. Это известие сильно взволновало принцессу.
— Откуда ты взяла это? — спросила она, подымая с пола свою любимицу и ласково утирая ее горячие слезы. — От кого ты слышала об этом?
— О, я и перед вами не смею назвать имя того, кто сообщил мне об этом! — вся дрожа от страха, проговорила Клара. — У стен в этом доме есть уши!
— Но… может быть, это неправда?
— Нет, ваше высочество, истинная правда! Тот, кто пришел предупредить меня, ни ошибиться, ни обмануть меня не мог… Я верю ему, как самой себе.
— Но что же такое случилось?
— Узнали о том… что происходило прошедшей ночью, ваше высочество!.. Я говорила вам, что за нами следили в саду.
— Ты ошибаешься! Если бы за нами действительно следили, то опасность, нам угрожавшая, уже давно разразилась бы!
— Они ждали, ваше высочество, хотели раньше избавиться от госпожи Адеркас. Моя скромная личность представляла для них меньший интерес. Спасите меня, ваше высочество! Спасите меня! — вновь бросилась Клара на колени перед взволнованной Анной Леопольдовной. — Вы знаете, что я не личные свои интересы отстаивала, не за себя лично хлопотала… Я, любя вас, приносила себя в жертву… Неужели вы дадите погубить меня?
— Успокойся, моя бедная Клара! — нагибаясь к ней и целуя ее в голову, произнесла принцесса Анна голосом, полным ласки и искреннего сочувствия. — Я не оставлю тебя… Я не могу, не смею оставить тебя. До тебя дойдут только пройдя через мой труп!.. А я живая в руки не дамся никому!.. Довольно уж выпито крови на Руси; пора герцогу Бирону и насытиться русской кровью!
Этот разговор был прерван приходом сенной девушки императрицы, Ариши, личности по своему положению довольно влиятельной, но еще ни разу не употребившей своего относительного влияния на погибель человека. В Арише «душа была», как говорили о ней во дворце, и говорили это не напрасно.
Войдя в комнату принцессы Анны по приказанию приславшей ее императрицы, девушка старалась не видеть и не замечать той сцены, которой она оказалась невольной свидетельницей, и, тихо шепнув Кларе: «Ступай вон!» — доложила принцессе, что тетушка просит ее к себе.
— Да ведь я же сказала, что не могу, что я больна! — нетерпеливо ответила Анна. — Герцог Курляндский даже доктора присылал освидетельствовать меня! Чего же от меня еще нужно?
— Ее величество прогневаться изволят! — в виде наставления пояснила Ариша. — Они и так гневны изволят быть сегодня…
Клара, в эту минуту выходившая из двери, бросила на Анну Леопольдовну умоляющий взгляд. Она, как утопающий, хваталась за соломинку и думала, что присутствие ее госпожи у державной тетки отведет от ее обреченной головы тот ужас, который надвигался на нее…
У принцессы вырвался энергичный жест.
— Хорошо! Я встану больная и приду к тетушке… Скажи ей это, Ариша! И прибавь, что ты сама видела меня в постели.
— Что им мои слова? — тихо повела плечами посланная. — Пошто они меня слушать станут?
— Пошли Клару одеть меня! — сказала принцесса, обращаясь к выходившей из комнаты Арише, но внезапно остановилась, услыхав громкий и пронзительный крик, раздавшийся со стороны сада: ей показалось, что это голос Клары. — Клару ко мне! — уже повелительно крикнула она, с испугом взглядывая на грустное лицо Ариши. — Ты слышала, что я тебе приказываю? — вновь крикнула она.
Та потупилась.
— Иди же!
— Иду… Иду, ваше высочество! — проговорила в ответ девушка, исчезая за дверью.
IX
В ПОРЫВЕ ОТЧАЯНИЯ
Принцесса Анна поняла все.
Вне себя от волнения, она наскоро накинула на себя, без посторонней помощи, простую домашнюю робу и почти бегом направилась в апартаменты императрицы.
Та лежала в своем обычном любимом кресле, с закрытыми глазами и с выражением сильного утомления на лице. При поспешном появлении племянницы она вздрогнула и, открыв глаза, спросила:
— Ты, Анна?
— Да, тетушка, это я! Но вы больны? Позвольте мне в таком случае лучше уйти… Я расстроила бы вас своей беседой в эту минуту… Я не могу говорить спокойно. Я слишком страдаю, слишком боюсь.
— Боишься? Чего же ты боишься?
— Всего, ваше величество: и ареста, и пытки, и насильственной смерти — всего, чего можно бояться в стране, где неутомимо льется кровь, где ее пьют ненасытно!
— Ты с ума сошла, дерзкая девчонка? — приподымаясь на своих подушках, крикнула императрица. — Ты забываешь, с кем ты говоришь?
— Нет, ваше величество, я помню и знаю, что говорю с властительницей полумира, с существом, стоящим выше всех нас… чье сердце доступно всему честному, всему хорошему и благому, но чья воля подчинена злому духу России.
— Я повторяю тебе, что ты с ума сошла! Я не узнаю тебя!.. Откуда взяла ты смелость так говорить со мной?
— Мое горе дало мне эту смелость, ваше величество, мое глубокое, безысходное горе! — ответила
