кто виновен только благодаря своей преданности мне!
— Повторяю тебе, что слова прощения никто не услышит. Даже сам герцог, если бы он пожелал избавить кого-нибудь от моего гнева, был бы бессилен сделать это!
— Как? Стало быть, и моя бедная Клара тоже будет навсегда удалена от меня? И ее тоже ушлют на ее далекую родину?
Императрица поняла, что под вопросом, предложенным ей принцессой, кроется опасение за худшую судьбу ее любимой камеристки, и промолчала.
Анну Леопольдовну это молчание привело в окончательный ужас. Ей припомнился тот крик, который она услыхала там, на своей половине, и мороз пробежал у нее по коже.
— Но Клара еще состоит при мне?.. Она у меня на службе? — спросила принцесса, почти не отдавая себе отчета в своих словах.
Императрица продолжала хранить упорное молчание.
Анна Леопольдовна схватилась руками за голову и мучительно застонала. Она поняла все страшное значение этого упорного молчания.
— Тетушка! Что сделали с Кларой? Где она? — простонала она, вновь опускаясь на колени перед императрицей. — Скажите мне, где она…
— Это — дело лиц, специально заведующих делами моей канцелярии! — строго и холодно ответила императрица. — Я только даю свою санкцию на предание суду, а в последующие распоряжения я уже более не вхожу.
— Дела… вашей канцелярии!.. Да ведь это — Тайная канцелярия! — тоном, полным непритворного ужаса, воскликнула принцесса. — Тетушка… во имя Бога ответьте мне! Клара, признанная виновной, тоже будет выслана, как и Матильда, или ее будут судить здесь, в России?
— Еще раз повторяю тебе, что эти подробности не касаются меня. Во всяком случае, суду должен предшествовать допрос.
— Допрос… в вашей канцелярии? Боже мой!.. Да ведь это — пытка! — и Анна Леопольдовна вновь застонала, закрыв лицо руками. — Тетушка, вы не знаете меня!.. Я готова руки на себя наложить при мысли, что за меня может так страшно пострадать неповинное лицо! Спасите меня от отчаяния.
— Об этом раньше надо было думать! — холодно ответила императрица. — Тебя предупреждали… тебе добра желали…
— Кто! Кто, тетушка? Герцог Бирон? Да? О, этот герцог, это имя, вечно попадающееся на моем пути!.. Но хорошо, я согласна… Я даже его готова попросить за Клару, если ей грозит то, что угрожает всем, имеющим дело с вашей Тайной канцелярией!
— Герцога нет дома, он уехал на весь остальной день, и ты не можешь видеть его сегодня.
— Но ведь не сегодня, не сейчас же возьмут мою несчастную, мою преданную и ни в чем неповинную Клару? Я успею увидать герцога и переговорить с ним?
— Не знаю, право, я в это тоже не вхожу и никак не могу назначить тебе точный срок, в который ты можешь переговорить с герцогом!
— Но вы можете отсрочить этот несчастный арест и этот страшный допрос, если они даже решены!.. Отсрочить только до того времени, в которое я могу переговорить с герцогом!
— Мне это дело совершенно незнакомо и к тому же я имею полное основание думать, что все твои попытки у герцога не приведут положительно ни к чему… Раз уже решенное дело герцог перерешать не станет. Да и нельзя перерешать его, раз оно скреплено моей резолюцией: это значило бы нарушать мой приказ… А такого поступка Бирон никогда себе не позволит.
— Ах, Боже мой!.. Он так много позволял себе и позволяет поступков хуже этого! — ломая руки, в отчаянии проговорила принцесса Анна.
— Ты и в эту минуту не можешь отрешиться от привычки осуждать герцога Бирона? — воскликнула государыня. — Какой же милости ты от него хочешь?
— Я не милости хочу от него, а правды… Что я сделала ему, что он так жестоко, так немилосердно преследует меня?
— Он… преследует тебя? Я, напротив, нахожу, что он слишком много выносит от тебя!
Принцесса нервно захохотала:
— Он? Герцог Бирон?.. От кого-нибудь что-нибудь выносит…
— Да, ты к нему очень несправедлива…
— Я… несправедлива… к герцогу Курляндскому?.. Боже мой!.. Да где же правда?.. Он отнял и продолжает отнимать у меня все, что мне дорого, и навязывать мне все, что внушает мне ненависть и отвращение! Он взял у меня Матильду, которая любила меня, как свою дочь; он — я знаю это наверное — пытается взять у меня человека, дорогого мне… Он мою молодость у меня берет, берет то, чем красна жизнь, чем красна молодость! И за все это он сначала прочил мне в мужья своего сына, а затем настаивал на моем браке с ненавистным мне принцем Антоном Брауншвейгским! За что он, как злой дух, впился в мою сиротскую жизнь и не хочет меня живую отпустить на волю? Мне не нужны ни величие, ни богатство, ни власть… Мне счастье нужно, как нужно оно всем, кто сознательно относится к жизни и не признает ее единственной задачей тщеславие и обогащение!.. Умоляю вас, ваше величество, именем моей покойной матери… именем всего, что когда-нибудь было дорого вам, отпустите меня обратно на мою бедную родину, но отпустите со мною все, что дорого и близко мне! Я не могу долее выносить эту ежедневную тревогу, ощущать над собою эту ежедневную, неустанную вражду!.. Я с ума сойду от нее!..
У императрицы вырвался жест нетерпения.
— Так ты сама сознаешься, что твоя камер-медхен Клара помогала тебе в твоих непозволительных шашнях и сопровождала тебя в твоем последнем свидании с этим интриганом, которого я заставлю дорогой ценой поплатиться за смелость этого свидания. Ты сама добровольно сознаешься в этом?
Принцесса поняла, что ее хотят поймать на слове, и вооружилась смелостью.
— Нет, я ни в чем не сознавалась вам и ничего подобного не говорила! — смело ответила она, прямо глядя в глаза императрице.
— Как не сознавалась? Ты только что сейчас сказала…
— Я не могла сказать это! Я ни на какое свидание не ходила… и если бы и пошла, то наверное никого не взяла бы с собой!.. Это была бы слишком большая неосторожность!..
Императрица бросила на нее взгляд сожаления и промолвила:
— Ты совершенно теряешь голову, моя бедная Анна! Все это дело уже выяснено, указ мною подписан… и ни о чем в данную минуту и толковать не стоит!
— Вы хотите моей смерти, тетушка?.. Вы положительно моей смерти хотите! — застонала Анна Леопольдовна, почти падая на близ стоявший стул. — Вы не верите тому, что я не переживу сознания, что из-за меня погибнет преданное мне, безобидное и совершенно неповинное существо?.. Клара понятия не имела, куда и зачем я иду, я обманула ее. Я сказала ей, что у меня болит голова и что я хочу просто прогуляться…
По желтому и одутловатому лицу императрицы скользнула недобрая улыбка.
— Вот видишь, как ты сама себя выдаешь? — воскликнула она. — Сейчас ты пробовала уверить меня, что ты никуда не ходила и тебя никто никуда не сопровождал…
Принцесса заломила над головою руки.
— Вы ловите меня на словах, вы поступаете со мной жестоко, тетушка! Это — не вы, это герцог говорит вашими устами… Вы ни на что подобное не способны!
Императрица грозно сдвинула брови.
— Оставь меня! Ступай к себе, Анна, — сказала она. — Ты совсем утомила меня своими порывистыми, больными разговорами. Ты точно в бреду городишь… и я верю, что ты и впрямь больна… Отправься к себе! Я перед вечером опять пришлю к тебе Санхеца или Фишера… Надо, чтобы они тобой хорошенько занялись! Вот что значит своеволие! — проговорила она в заключение.
Принцесса Анна, совершенно обессилевшая от горя и волнения, встала с места и машинальным шагом направилась к двери. Ее походка носила на себе какой-то странный, болезненный характер. Так ходят лунатики в припадке своей загадочной, еще не выясненной медициною болезни.
Императрица посмотрела ей вслед и три раза хлопнула в ладоши, что значило, что она зовет дежурную камеристку.
