школу, так сама к вам сюда поступила. А теперь дочка вот уже какой помощницей стала: старуху мать к себе на квартиру берет. — И она с гордостью улыбнулась, низко кланяясь эконому, вышедшему проводить ее на подъезд.
Ее недавние товарки, старушки из богадельни, тоже проводили ее, озадаченные ее внезапным величием. Когда же в ту самую минуту, как старушка, совсем собравшаяся, хотела идти за гитарой, к крыльцу подъехала молодая Асенкова в щегольской коляске, и все старушки даже отступили назад, охваченные чуть не чувством непритворного благоговения. Такого величия их скромная богадельня не видала с того достопамятного дня, когда однажды императрица Мария Федоровна, поочередно объезжавшая все благотворительные учреждения столицы, заехала и в их мирный уголок. С этого времени скромная богадельня вела свое летосчисление, и теперь внезапное возвеличивание скромной, бедной старушки являлось для богадельни своего рода особой честью.
Молоденькая артистка учтиво, но с достоинством раскланялась со старушками, почтительно поклонилась эконому и подала серебряную монету сторожу, вынесшему скромный узелок и деревянный сундучок ее матери. Она как-то инстинктивно чувствовала, что и для нее, и для ее матери наступала эпоха, полная нового волшебного счастья.
Маленькая, но светленькая квартирка, приготовленная Асенковой на Владимирской, неподалеку от церкви и той местности, которая в то время называлась местностью «У пяти углов», была заново убрана хорошенькой и свежей мебелью. Она состояла из четырех небольших комнат, что давало возможность маленькой хозяйке иметь и свой миниатюрный будуар, и свою спокойную и красивую спальню, и небольшую, красиво убранную гостиную с тюлевыми занавесками на окнах, что тогда считалось еще почти роскошью, а сверх всего этого матери отвести светлую и чистую комнату, прилично обставленную и расположенную по соседству со светлой кухней, снабженной всевозможными предметами хозяйства.
Старушка Агафья Тихоновна в первую минуту даже поверить не могла, чтобы все эти блага были собраны здесь для нее и ее ненаглядной дочурки, и, обойдя хорошенькую квартирку, наивно осведомилась, кто же будет жить с ними вместе.
— Если ты Гришу хочешь сразу к нам перевезти, — озабоченным голосом сказала она, — так это, конечно, хорошо. Почему ему с нами не пожить? Вы с ним оба честные, хорошие, ничего такого себе до брака не дозволите. Но как начальство посмотрит на это? Начальники — тоже народ требовательный, и рассуждать нам с ними не приходится.
При имени молодого Нечаева Варю как будто по сердцу что-то ударило. Он в протекшие часы как-то неимоверно далеко ушел от нее, стал ей почти чужим. Как это сделалось и почему именно так случилось, молодая девушка сама не могла отдать себе отчет… Но это было так, и Варе от этого было и тяжело, и грустно.
— Нет, мама, Гриша с нами жить теперь не будет, — ответила она, не глядя на мать.
— И хорошо, что не будет! Ты у меня умница, все хорошо рассудила и устроила. Нечего людей дразнить, нечего их на грех наводить. Посмотрят со стороны, не поймут, да и худое что-либо подумают, а от осуждения человеку дурно бывает!
Молодая Асенкова только хотела переговорить с матерью относительно обеда, как в наружную дверь постучали, и явившийся управляющий дома привел прислугу, присланную из училища. Она, почтительно раскланявшись, доложила «господам», что нанята самим «дилехтором» и что ей приказано за жалованьем тоже к «дилехтору» являться. Перед «господами» она рассыпалась в уверениях, что всячески будет стараться им угодить, так как ей «самим дилехтором» заявлено, что при первой жалобе барышни или барыни она моментально получит расчет.
Все это повергло старуху Асенкову в неописуемое удивление. Она отпустила новую кухарку на кухню, сказала, чтобы та разобралась там и на рынок идти снарядилась, затем, пройдя в спальню дочери, которая тоже разбиралась на своем роскошном новоселье, передала ей все охватившие ее впечатления.
— Чудное что-то творится, Варюша! — проговорила старушка, покачивая своей уже сильно седеющей головой. — Такое чудное, что и невдомек мне совсем, к чему это и как? Словно мы и заправские господа стали, словно на нас и невесть какая важность напущена!..
Дочь рассмеялась, крепко обняла свою наивную мать и на ее вопрос о том, пошлет ли она сейчас же за Гришей, задумчиво ответила:
— Нет, мам, подождем! Дай ему тоже одуматься!.. Гриша странный какой-то стал, ему словно неприятна моя удача.
Продолжать этот разговор им не пришлось, так как опять раздался стук, и вконец оторопевшая и растерявшаяся прислуга стрелой влетела в комнату с докладом: «сами дилехтор пожаловали». Варя, тоже оторопевшая, выбежала в переднюю.
На пороге действительно стоял Гедеонов с большим букетом цветов в руках. Сопровождавший его всюду лакей был нагружен всевозможными кульками и свертками.
— Я к вам на новоселье, с хлебом-солью! — обратился Гедеонов разом и к Асенковой, и к старушке, в которой угадал мать молодой девушки. — Я знал, что вы не успеете разобраться в один день и можете остаться без обеда, а потому вот привез вам полный обед, да, пожалуй, и ужин тут же! Унеси и положи это все! — обратился он к лакею. — Тут все есть, что надо, — вновь обратился он к церемонно стоявшим перед ним хозяйкам дома, — решительно все: и рябчики жареные, и пироги, и сладости, и конфеты, и фрукты, и чай, и кофе, все тут положено! Все государь изволил приказать привезти вам на первых порах. Не надеялся он на аккуратность и умение молодой хозяйки; она могла что-нибудь забыть и пропустить. А уж я и не забуду, и не пропущу ничего. А тебе, моя красавица, я и роль новую захватил, — сказал он. — В том же гусарском ментике тебе опять явиться придется. Раскладывайся, разбирайся, да и за роль принимайся. Это новая комедия с пением «Гусарская стоянка». У нас она еще не шла, и государю угодно, чтобы она была поставлена как можно скорее. Ее величество императрица изволила слышать о тебе и желает тебя видеть, а государю угодно посмотреть на тебя в обеих ролях, чтобы выбрать и решить, в которой из них тебя ее величеству показать.
Молодая девушка с восторгом ухватилась за роль.
— Ах, как я рада! Какое счастье! — проговорила она восторженным тоном. — Господи, как много счастья в жизни и как жить хорошо! — воскликнула она, как на молитве складывая свои красивые миниатюрные ручки.
Проводив Гедеонова и наскоро закусив, молодая девушка ушла к себе в спальню, чтобы просмотреть роль, предоставив матери заботливо разбирать и укладывать все привезенные блага. Такого богатства старушка Асенкова никогда еще не видала и дрожащими руками разбиралась в своем нежданном, небывалом богатстве.
Роль оказалась прелестной. Куплеты были очень милы и остроумны, и Асенкова только на минуту призадумалась над тем, как она будет разучивать их без музыки. В этот момент вбежавшая мать объявила ей, что привезли фортепиано и что мастера ждут, куда она его поставить прикажет. Она так и сказала: «прикажет»; она уже сознавала, что ее дочурка, ее маленькая Варя что-то может и смеет, что она в силах что-то приказать, что ее слово станут слушать с уважением.
Хорошее новое фортепиано было внесено и поставлено в гостиной, неподалеку от камина, над которым красовалось небольшое зеркало.
Вместе с инструментом были привезены и вручены Асенковой и ноты ее роли, и она, проводив людей, доставивших инструмент, уселась за фортепиано, на котором научилась порядочно бренчать в школе. Она положила пред собой ноты, поставила в стороне бонбоньерку с конфетами и стала разбирать незатейливую музыку куплетов.
Звуки музыки заставили ее на минуту задуматься. Они напомнили ей вчерашний вечер и песни цыган. Она попробовала по слуху наиграть один из плясовых мотивов, слышанных ею накануне, и, когда это удалось ей и под ее пальцами воскресли жгучие, широкие аккорды вольной песни, внезапно почувствовала, как что-то горячее, до боли приятное охватило все ее существо и ее потянуло куда-то вдаль, на волю, на какую-то призрачную, недосягаемую высоту. Ей почему-то до безумия захотелось опять увидеть государя, сказать ему что-то, сознаться в чем-то.
Но в то же время молодая девушка вспомнила, как у Них в школе говорили о безумной любви государя к императрице, как на ухо друг другу дети передавали о том, что Николай Павлович влюбился в красавицу фрейлину Нелидову, и ей внезапно стало мучительно, до боли завидно. Ее всю сожгло завистью к счастью
