— Мама, вы не сходите сами на квартиру к Грише? — спросила она.
— Почему не сходить? Да только не от меня должно идти приглашение, а от тебя.
— Он странный какой-то… со мной почти не говорит!
— Что же, я, пожалуй, пойду, — нехотя проговорила старушка. — Да только когда его дома застать можно? Ведь он тоже все по репетициям, а не то так по городу ходит. Уроки у него тоже есть. Волка ноги кормят; Грише дома рассиживаться не резон.
— А вы сходите сегодня ко мне на репетицию, а от меня и пройдете к Грише.
— А не все равно, что из дома, что от тебя из театра?
— Да нет же, не все равно. Быть может, вы его за кулисами увидите.
— Ладно, на репетицию пойду.
— Вы можете, пожалуй, в карете со мной доехать. Места свободные бывают!
— Ну, вот еще, была оказия! Что я за каретный ездок? И на своих двоих скатаю. Не привыкать.
Но ухищрения не привели к желаемому результату. Старушка не застала Нечаева ни в театре, ни на его квартире, и Варе пришлось самой приглашать его. Она робко и почти неохотно подошла к Нечаеву на репетиции и, подавая ему руку, сказала:
— Гриша! Завтра вечером все наши соберутся ко мне на новоселье. Приходи и ты, пожалуйста! Ты будешь особенно дорогим гостем. Ты почему-то перестал ходить ко мне. Конечно, это твое дело, насильно мил не будешь, но надеюсь, что, когда все будут у меня, ты не блеснешь своим отсутствием, как говорили у нас в школе?
— Спасибо. Я приду, если буду свободен! — ответил Нечаев как бы нехотя.
— А чем же ты можешь быть так сильно занят именно в тот день и час, когда я зову тебя? — спросила Асенкова, поднимая на него пристальный взгляд.
— Мало ли чем? Меня судьба на руках не пестует, мне жизнь не праздником стелется. Мне приходится работать, а в последнее время работать особенно много.
— Почему в последнее время?
Нечаев не отвечал.
Варя тревожно посмотрела на него. Ей показалось, что у него на глазах были слезы.
— Гриша, голубчик, скажи мне, что с тобой? Беды какой-нибудь с тобой не случилось ли?
— Никакой особенной. Братишка маленький у меня занемог, так в больницу его положить пришлось.
— Какой братишка? Тот, что в мещанском училище учится?
— У меня лишь один брат и есть. Только из училища он вышел.
— Когда? Почему вышел?
— Экзамена он не выдержал, из класса в класс не перешел. А он стипендиатом был, на счет города воспитывался. Ну, не выдержал, не перешел из класса в класс, его и исключили!
— Так отчего же ты мне не сказал всего этого?
— А что бы ты сделать могла? Ведь не ты экзаменуешь в мещанском училище! — насмешливо протянул Нечаев.
— Не я экзаменую, но я нашла бы какой-нибудь путь, дорогу нашла бы к его начальству.
— Нет, спасибо, я до подобных дорог не охотник. Я прямой дорогой ходить привык.
— Да не об этом речь, а о том, что с твоим братом. Чем он болен?
— Тиф у него… простудился.
— Когда? Где? Господи Боже мой!
— Платье у него холодное было. Казенное взяли, в училище оставили, а своего теплого не было. Ну, он и простудился.
— Так ведь это же ужасно, Гриша! Что с тобой? Ты с ума сошел? Что же ты ко мне не обратился?
— Зачем?
— Ну конечно за деньгами! Дать мальчику замерзнуть на улице до того, чтобы он тиф схватил, позволить каким-то там дуракам раздеть ребенка и вытолкнуть его раздетого на улицу! Да разве это все возможно?
— А ты что за опекунша всего белого света? Меня самого не сегодня-завтра на мороз погонят!
— Тебя? Кто?
— Да все, с кем я имею дело: во-первых, моя квартирная хозяйка, которой я не плачу, потому что платить нечего; во-вторых, мой товарищ, которого я запутал своим неплатежом; в-третьих, генерал Гедеонов, мой прямой и непосредственный начальник, который и так уже косится на меня за то, что я опаздываю на репетиции!
— Так почему же ты опаздываешь?
— А потому что сил моих не хватает присутствовать на этих репетициях и видеть все то, что на них проделывается! Сил нет переносить всю эту грязь, видеть всю эту мерзость и молчать, как молчат рабы перед господами, как крепостные перед помещиками. Тебе непонятно все это? Да? Впрочем, тебе с некоторых пор многое стало непонятно, что прежде было понятно и близко! Да я не удивляюсь! Наука жизни — великая наука, и даром она никому не дается.
Асенкова слушала его внимательно, но как будто слегка утомленная его горячей речью.
— Спорить я с тобой не буду, — сказала она, — твои теории оспаривать не стану. Каждый понимает и встречает жизнь по-своему. Но если ты признаешь за собою право самого себя ставить в неловкое и невозможное положение, то над другими тебе этого права не дано. Ты можешь игнорировать меня сколько тебе угодно, я не в претензии, но для брата ты должен взять у меня денег.
Нечаев поднял голову.
— Нет, твоих денег я не возьму ни для себя, ни для брата, ни для того, чтобы свою мать из могилы поднять, если бы она могла встать! Понимаешь ли ты? Мать с того света я этими деньгами вернуть не соглашусь — так горьки, так страшны мне твои деньги.
Асенкова молча отошла от него и, вернувшись домой, не села за стол, а весь вечер пролежала в темной комнате. Она не поехала в театр и после спектакля получила от Гедеонова бонбоньерку с запиской, отчего ее не было видно в ученической ложе. Чиновник театральной конторы, на которого было возложено это поручение, почтительно доложил молоденькой артистке, что к ее услугам была бы и другая ложа, если бы ей не угодно было сидеть в общей ученической. Асенкова ответила, что не могла приехать в театр по случаю болезни, и с глубоким волнением узнала, что через два дня в театр ожидают государыню императрицу.
— Вас разве не уведомили об этом? — удивился чиновник.
— Нет, мне никто не сказал.
— Пойдет ваша коронная пьеса «Полковник старых времен».
— Да?
Варя заметно оживилась. Ей хотелось выйти перед императрицей, которую все воспитанницы театрального училища обожали, хотя почти никогда не видели. Для них она была олицетворением грации и милости; это был луч солнца на царском престоле.
Чиновник откланялся и направился к двери. Старушка бросилась сама провожать его.
— Хорошо, мама, что мы с вами на завтра устроили новоселье! — сказала Варя матери. — Послезавтра уже всем было бы не до того. Государыня в театр собирается. Директор, Бог его знает, как к этому готовится! Ведь она в Александрийский театр почти никогда не ездит!
— И ты будешь перед нею играть, Варюша?
— Ну конечно. Государь сказал, что специально для меня привезет в театр императрицу.
— Ну, это он так милостиво пошутил с тобой, и этих его слов ты даже в шутку не повторяй! — робко заметила старушка.
— Мама! — после минутного молчания начала Асенкова, пристально взглядывая на мать. — Есть у вас свои деньги?
— Да нешто у тебя денег нет, Варя? — почти испугалась старушка. — Ведь тебе вперед выдали сто рублей!
— Да нет же, не про себя я говорю, а про вас! У меня денег много, девать мне их некуда, потому что и серьги у меня бриллиантовые есть в запасе, и салоп мне заказан, и мебель вся заведена. Мне нужны ваши
