вам ребят из его бригады поспрошать, да я не припомню толком никого. Вроде не очень серьезный народ был. Все теперь разошлись, нет ребят с той бригады. Вот бригадир у них — дюже ладный был мужик! Фамилия чудная какая-то. Не вспомню! Из Днепропетровска. Позапрошлый год освободился. За него я спокойный — уехал, к себе на Украину, как собирался, теперь и не вспоминает, поди, ни зону, ни дядю Костю. Я этот народишко тоже не больно вспоминаю, а его не забыл.
— Может, вспомните фамилию? — перебил его Семакин.
— Нет, не вспомню, пожалуй. Да погоди! Я могу домой сбегать, у меня за каждый год книжки, с полным составом бригад, с выработкой — все дома лежит. Только, может, вечером? А то заговорился я с вами, а они там без меня покуривают, поди!
— Я убедительно попросил бы вас принести эти книжки безотлагательно, — тихо сказал инспектор.
Онорин внимательно взглянул на него, вдруг засуетился, затоптался, надел старую шляпу.
— Я сейчас! Быстро!
Прибежал, запыхавшись, обратно с замусоленным блокнотиком, тыкал черным ногтем:
— Вот! Ко-тыр-ло! Котырло. А звать Юра, я помню. Вы, если хотите с ним перетолковать, дуйте прямо в Днепропетровск. Он там, я знаю, никуда больше поехать не должен.
— Спасибо, дядя Костя, — сказал Семакин и обратился к майору: — Можно от вас разговор заказать?
Прямо из кабинета инспектор позвонил жене. Возбужденно закричал в трубку, уловив сквозь треск слабые токи ее голоса:
— Люська? Это ты, Люсь? Это ты, спрашиваю? Здравствуй. А это я, Михаил. Да муж твой! Поняла теперь? Ну, хорошо. Слушай, Люсь, немедленно мне вышли сто рублей. Плохо слышно, что ли? А тут вроде ничего. Сто рублей, говорю, вышли! На дорогу. Да никто меня не обворовал, с ума сошла. Надо на Украину скататься, в одно местечко. Зачем, зачем… Надо, если говорю! Да я знаю, а что делать, если надо? Ничего с этими деньгами не станет, приеду — получу. Конечно, оплатят, куда они денутся! Не на курорт еду, сама понимаешь. Нет! Только телеграфом. И срочно. Слушай адрес…
ГЛАВА IX
В управлении внутренних дел Семакину сразу выдали адрес Котырло Юрия Кузьмича, 36 лет. На всякий случай капитан решил подстраховаться. Сначала узнал и набрал номер телефона инспектора профилактики отдела милиции, на территории которого жил Котырло.
— Как же, знаем такого, — ответили, — на учете состоял, сняли мы его, правда. А что, не надо было?
— Вопрос серьезный, — сказал Семакин, — только я вряд ли на него отвечу. А вот на вашем месте ответил бы сразу. Так что вы уж себя спросите.
— Что вы лично хотите?
— У меня два вопроса. — Капитан вдруг почему-то заволновался, перешел на полушепот. — Первый: значит, как он вообще? Второй: работает где? Адрес предприятия, если возможно.
— Мужик неплохой вроде, черт его батьку знает. На меня лично он хорошее впечатление производит. Я его сам и с учета снимал, и на работу звонил, чтобы приняли, когда он освободился. Ему за то срок давали, что он парня возле кинотеатра избил, когда тот к жене его стал приставать. А пока он сидел, жена к другому ушла. Сильно переживал сначала, а теперь полгода уже, как снова женился, у его матери живут. Работает шофером в автобусном, а жена — продавцом в «Гастрономе», в бакалейном отделе. Она в положении у него, но не в декрете, я позавчера в магазин заходил, видел, работает еще. Если хотите ее увидать, я скажу, как к магазину проехать.
— Нет, пожалуй. Не хочу беспокоить. Лучше скажите, как их дом найти.
На звонок инспектора дверь открыла щуплая старушка, подслепо моргающая, седая.
— Вам кого?
— Мне бы гражданина Котырло, здесь живет, кажется?
Старушка прошла в конец коридора, приоткрыла дверь, крикнула:
— Юра! Вставай! К тебе!
В ответ послышалось:
— Бу-бу-бу… не могла сказать… бу-бу… ишачу… поспать не дадут…
Из комнаты выскочил лохматый детина, вытолкал мать из коридора, подошел к двери:
— Я Котырло. По какому вопросу?
Семакин предъявил удостоверение. Тот внимательно просмотрел, отдал.
Они прошли в комнату. Котырло сгреб с дивана одеяло с подушкой.
— Садитесь! Чем буду полезен? Вопрос попутно — корзинку собирать или нет? А то я матери скажу, она живо.
— Ну зачем так? Не надо никакой корзинки. Я ведь к вам, можно сказать, просто так пришел.
— Ах, просто та-ак! Ну, люди добрые, глядить на меня, смейтесь — милиционер ко мне в гости просто так пришел! Може, мне и горилки принести? — На лбу Котырло обозначилась недобрая складка.
— Чего вы кипятитесь? — нахмурился капитан. — Чуть на стенку не лезете.
— Полезешь тут. Как освободился — покою не дають: судимый да судимый! То участковый, то из розыска, вот как вы, лезуть, да еще на работе кадровик всю плешь переел: неи-искренний ты, Котырло, какой-то, откройся мне, може, полегчае. Тьфу! — Он развернулся и бухнул по стене кулачищем. — Щоб вы здохли!
— А ну сядь! — крикнул Семакин. — Чего тут расстукался! Я ради тебя за тыщи километров сюда примотал, а он, гляньте, какой петух! Да откуда ты можешь знать, зачем я пришел?
— А вот я и думаю, — глухо сказал Котырло, — шо я вам — бутерброд с медом, шо ли. Своих мало — аж с другой области приихалы, на Юру Котырло такого поглядеть.
— Вы не обижайтесь, Котырло. Я по важному делу приехал. Лично вы к нему отношения не имеете, я думаю. Просто кое-каких людей вы знали, так об них хочу спросить.
— Каких людей? В чем дело?
— Нас интересует личность Трушникова Геннадия Фролыча — помните? Он в колонии в вашей бригаде работал. Или числился, не знаю.
— Постой, постой. — Котырло вдруг успокоился, сел на стул, обхватил спинку. — Это вы не про Генку ли? Так бесплатный ваш номер, товарищ, помер Генка, от желудочной язвы, я точно говорю.
— Да это я знаю. Нам теперь важно выяснить его окружение: с кем связи поддерживал, разговоры вел, друзей его, короче. Поможете?
— Ну, если так. — Котырло встал, заходил по комнате. Несмотря на огромное тело, двигался он плавно и мягко. — Расскажу нашу тамошнюю жизнь. Службишка-то у вас трудная. Это же надо же куда притопал!
— Всяко бывает, — сказал Семакин. — Раз на раз не приходится. А вообще — трудная, да. Не легче твоей, пожалуй. Только на тебя, я думаю, так не ухают, как ты вначале на меня заухал.
— Тоже ухають, — виновато усмехнулся Юрий. — Горять нервные клетки, зараза! Ну, слухай!
— Я отбывал наказание совместно с Трушниковым. Емкий был мужчина. Настоящий вор. Я, правда, не больно со всей этой блатной шайкой-лейкой знался. Случайным, можно сказать, человеком в колонии себя чувствовал, все ходил, переживал. Никогда в жизни не думал, что могу человека беспощадно бить. Шо тогда на меня нашло, сам не знаю. Сильно Гальку любил, ревновал ко всем, а тут этот сопляк. А она-то сама, подлюка… Ладно. Не будем это вспоминать. Вот, отбываю я наказание — все, как положено: на работу хожу, режим соблюдаю, в пакости никакие не лезу. Меня в бригадиры ставять. Кое-кто шептался по углам: шу-шу-шу, мол, Котырло в начальство прет, надо бы ему устроить, но в глаза не говорили, помалкивали: кому охота потом всю жизнь на лекарства работать! Вон кулак у меня какой, нехай попробуют. Сунули мне этого пахана в бригаду, век бы его не видать! Сначала вообще на работу не ходил, потом дядя
