прослушивания и подслушивания. Но я плохо переношу высоту, вибрацию, рев двигателя. Придумайте что- нибудь не менее надежное в смысле герметики информации и более комфортное.
— Яхта, — почти не задумываясь предложил Еремеев. — Могу предложить свою. Она принимает на борт двенадцать человек.
— У вас есть яхта?.. Ах, да… Карина говорила. Яхта, яхта… В этом что-то есть… Браво, вот что такое мнемозин! Вы с ходу решаете трудные задачи. Я, признаться, голову сломал — где?
Герман Бариевич повеселел и весь полет до Москвы развлекал Карину медицинскими анекдотами.
В Шерметьево-2 Еремеева ждал приятный сюрприз: Леонкавалло Подогнал в аэропорт его «джип». Точнее не он, а один из его помощников. Сам же шеф службы безопасности повез Германа Бариевича в его московскую квартиру на Солянку.
Подивившись немало такой любезности, Еремеев усадил рядом с собой Карину и как белый человек покатил в Москву. Еще в самолете договорились с Гербарием, что с этого дня они будут жить в Карининой квартирке, на Большой Черкизовской улице, а в Засенежье приезжать по вызову. По крайней мере медовый месяц они проведут именно так.
Еремеев давно не водил машину, ехал осторожно, хотя новенький «джип» так и норовил сорваться в буйный бег. Жизнь заново начиналась в четвертый раз. И как начиналась: яхта, красавица жена на правом сиденье собственного «джипа», немыслимый оклад, за зиму можно отстроить сгоревший дом, в перспективе — поездки в Лондон и Мадрид. Что тебе еще, Еремеев, надо? Ведь ты об этом даже не помышлял. Пределом твоих желаний была сборка одного веломобиля в месяц и триста баксов в зубы. Ты плебей, Еремеев, попавший дуриком в калашный ряд. Ты теперь тоже «новый русский», живи и радуйся, живи за все непрожитые толком годы, когда ты был то торпедным мясом, то пушечным, то ментом поганым, подставлявшим свою башку под пули, чтобы другие жили на своих дачах, яхтах, курортах. Все справедливо — теперь твой черед.
— Слушай, у тебя такой счастливый вид, что просто не хочется ломать тебе кайф, — вздохнула Карина.
— А что, очень надо?
— Да. Я обещала себе сказать это сразу же по прилету в Москву.
— Ну, говори.
— Страшно.
— Выдержу.
— Я беременна.
Он посмотрел на нее с недоверчиво-счастливой улыбкой.
— И этим ты хотела меня напугать?
— Я беременна не от тебя.
Он вцепился покрепче в руль. В глазах потемнело. Сбросил газ… Тупо спросил:
— От кого?
— Это неважно.
— Я догадываюсь.
Оба замолчали и надолго. Еремеев включил приемник. Уши заложила привычная музыкальная стекловата. Он протянул руку, чтобы поискать что-нибудь другое, как вдруг из-под машины что-то выметнулось и покатилось на встречную полосу. Колесо!
Инстинкт отбросил его вправо, к Карине, центр тяжести тоже сместился на волосок вправо, но и этого оказалось достаточным, чтобы удержать машину от клевка на левую ступицу. Мимо промчался бешеный «Икарус», счастливо разминувшийся с отлетевшим колесом. Еремеев остановил «джип» и отправился за потерей. Молча принес колеса, молча достал инструменты, молча завернул гайки. Осмотрел остальные колеса. Все они были прочно закреплены заводской сборкой. Он вернулся за руль и медленно двинулся по правому ряду.
— Странный папаша у твоего ребенка. Второй раз не знает, как укокошить мать своего наследника…
Карина искоса метнула в него испуганный взгляд.
— Если бы колесо отлетело у нового «запорожца», — продолжил свою мысль Еремеев, — я бы поверил, что это брак сборки. Но у нового «джипа»… Про вещего Олега помнишь? Он хотел, чтобы это было про меня — «и принял он смерть от коня своего».
Карина достала сигарету, нервно безуспешно попыталась прикурить ее. Удалось с третьего раза.
— Можешь ехать чуть быстрее?
— Нет. Боюсь новых сюрпризов, которые могут повредить будущей матери. И вообще, завязывай с курением.
— Я очень больно тебе сделала?
— Не больнее, чем этой машине…
— Я бы не сказала, что ты очень бесчувственный.
— Рабы не имеют права на чувства сильнее голода. А мы с тобой — клейменые рабы. Любовь, ревность — это теперь не для нас.
— Я сделаю аборт. Я слишком много пила этим летом.
— Если ты решилась на это, то надо было делать в Вене.
— Исключено!
— В Вене это сделали бы на европейском уровне.
— Ты плохо читал условия контракта. Мы не имеем права обращаться ни в какие иные клиники, кроме врачей Гербария в Засенежье.
— А как он узнает, если вся операция длится час-другой?..
— Разве он тебе не говорил, что если кто-то попытается вытащить у нас эти штучки, — она постучала пальцем под левой грудью, — то это сразу конец?
— Поставлены на неизвлекаемость. Как мины.
— Наверное…
— Ты скажешь шефу про колесо?
— Нет.
— Ты должен сказать. Иначе все это может повториться и вовсе не столь удачно для нас. Леон тебя ненавидит.
— Уж в этом-то я никогда не сомневался.
— Ты должен расставить все точки над «i».
— Я скажу только то, что было — отскочило колесо. Без выводов. Пока что у меня нет никаких прямых улик.
— Я сама ему скажу!
— Как хочешь.
До самого дома ехали молча. Слушали «Радио-один», программу «Ретро», песни из предыдущих трех жизней Еремеева.
Боже, неужели это уже ретро, архив?
Поднялись на двадцатый этаж. В квартире надрывался телефон. Карина сняла трубку и тут же передала ее Еремееву.
— Олег? Срочно приезжайте ко мне! — голос Германа Бариевича был очень взволнован. — Запишите адрес: улица Солянка, дом…
Дом этот — серую многоэтажную громадину, выстроенную Союзом русских купцов из сборного
