Чемпион

— У нас в «Коминтерне» отличные виды на урожай.

— У нас тоже.

Голос у мамы какой-то виноватый. Я понимаю, что она любит меня, а не Каратая, и с ним беседует из веж­ливости. Ведь мама у меня — воспитанный человек. Она уже давно сказала Каратаю, что замуж не пойдет, а бу­дет ставить на ноги сына, т.е. меня. Но он никак не от­стает от мамы, и это начинает меня бесить.

Я молча роюсь в книгах, а Каратай продолжает что-то плести о видах на урожай, но я-то понимаю, о каких видах он ведет речь.

— Конечно, конечно, — механически подтверждает ма­ма, и в ее голосе я слышу совсем иные слова: «Эх, Кара­тай, не так просто провести моего сына. Он все уже понимает...»

Наступает пауза. Сидя на корточках у этажерки, я упорно продолжаю свое бессмысленное занятие. У Кара­тая лопается терпение, и он начинает что-то быстро шептать маме. Из этого шепота я разбираю только одно слово:

— Обижусь...

Нашел чем испугать! Пусть обижается. Нам с ма­мой безразлично, даже напротив. Мысленно я начинаю бранить Каратая и с нетерпением жду, когда он уйдет. А он ждет, когда я уйду.

Вдруг мама говорит каким-то твердым и одновремен­но ласковым голосом:

— Сынок, что ты там так долго ищешь?

Я даже немного опешил. Обычно она называет меня по имени, а это «сынок» прозвучало как-то особенно. Словно она упрекала меня: «Брось, мальчик, хитрить, когда хочешь подслушать разговор взрослых».

Мне стало стыдно. Схватив первый попавшийся под руки журнал, я шмыгнул из комнаты.

На этот раз Каратай задержался у нас недолго. Вско­ре он вышел из комнаты хмурым и, как я понял, сильно расстроенным. В другое время, уезжая от нас, он бодро прощался с бабушкой, трепал меня за волосы, шутил и предлагал покататься с ним на мотоцикле вокруг аула. А сейчас он посмотрел на меня из- под насупленных бро­вей и ничего не сказал. Сухо бросив бабушке «мамаша, до свиданья», он прошел к калитке.

Через минуту возле нашего дома затрещал мотоцикл, как будто кто-то начал частую пальбу из ружья. Потом треск стал удаляться — Каратай поехал. Я выбежал за калитку и со злорадством посмотрел ему вслед. Внут­ренне я торжествовал: мое взяло — мама спровадила Ка­ратая.

На следующий день мама уехала на джайляу. Она работает дояркой на молочнотоварной ферме.

В школе говорили, что скоро будет открыт межкол­хозный пионерский лагерь на побережье Акбулака. Я мечтал поехать туда и поэтому остался в ауле.

II

Я решил поиграть с ребятами в футбол и пошел в школу. Тут мне подвернулся хитрый Жантас. Он достал из кармана листок бумаги, прищурившись, помахал нм перед моим лицом.

— Черный Коже, знаешь, что это такое?

Я давно решил не разговаривать с ним, но сейчас мне хотелось узнать, что за бумага в руках у Жантаса и какое коварство он задумал против меня.

— Что это? — спросил я спокойно.

— Направление! — выпалил Жантас. — Мы едем в лагерь, а ты остаешься в ауле наводить дисциплину сре­ди собак, бегающих по улице...

Я вскипел, но сдержался.

— Кто тебе дал?

— Кто же дает? Апай Майканова. Но тебя в списке нет...

Майканова — наш классный руководитель. Она препо­дает родной язык. Я знал, что сейчас она находится в школе и помчался туда. Запыхавшись, вбежал в учитель­скую.

— Что случилось? Что случилось, Кадыров? — удив­ленно встретила меня Майканова.

— Апай, дайте и мне направление.

— Какое направление?

— Ехать в лагерь.

— Направление я тебе не дам, — холодно ответила Майканова, внимательно глядя на меня.

— Почему? — похолодел я.

Учительница встала и тоном, каким она обычно отчи­тывала меня в классе, проговорила:

— В лагерь поедут лучшие, дисциплинированные...

— Но ведь вы и Жантасу выдали.

— Да, выдала.

— Так неужели я хуже Жантаса?

Майканова сверкнула голубоватыми глазами:

— Как ты разговариваешь с классным руководите­лем?

— Не хотите давать — и не надо, — выпалил я и, по­вернувшись, вышел из учительской. Мне было обидно, что она считает ябеду Жантаса лучше меня. Вслед за мной из учительской вышла Майканова.

— Кадыров!

Я не остановился.

— Кадыров!

Продолжаю идти дальше. Майканова окликает меня еще несколько раз, и с каждым ее окриком я ускоряю шаг и, наконец, пускаюсь бегом.

Это правда, что всю зиму, как только разговор заходил о дисциплине, Майканова прежде всего называла меня. Кожа Кадыров всегда виноват. А сколько раз она водила меня к директору! Нет такого наказания, какое Майканова не применяла бы ко мне.

Хитрый Жантас — лучше меня!.. Когда это было? Я никогда не пользуюсь шпаргалками и не жду подсказок на уроках, как Жантас. Каждую свою хорошую отметку я заслужил честно.

Если я не приготовил урока, то сразу признаюсь в этом и не выкручиваюсь, не придумываю разные причи­ны, как это делает Жантас. Он просто скверный чело­век — укусит и жало спрячет. К тому же у меня нет отца-завхоза, как у Жантаса, который во всем услуживает учителям.

В гневе я обвинял своего недоброжелателя во всех смертных грехах. На спортплощадке мы снова сталкива­емся с Жантасом.

— Ну, что, получил направление? — ехидно спросил он.

— Получил, — ответил я.

— Покажи!

— Вот! — и я больно щелкнул его по носу. Он за­вопил, а я пошел, дальше.

III

Через два дня группа наших ребят выехала в пионер­ский лагерь. Остальных увезли на грузовике в поле, что­бы помочь овощной бригаде прополоть огород. Я был сер­дит на всех и никуда не поехал.

Дома я и бабушка. Я слоняюсь по аулу, а бабушка целыми днями занята по хозяйству. Встает раньше меня и доит двух коров, потом пропускает молоко через сепа­ратор, ставит кислое молоко, готовит катык [1], взбивает масло, лепит кизяк, готовит обед. Короче говоря, весь дом держится на ее плечах. Но все это женская работа, мужчине здесь делать нечего, и я скучаю.

Я не нахожу себе места даже на речке. Мне не хочет­ся ни купаться, ни удить рыбу.

«Вот возьму и уеду на джайляу», — приходит мне в голову мысль.

В самом деле, это замечательная мысль — поехать на джайляу. Оно находится в урочище Шалкоде,