мать прической, но черты лица из-за полноты казались смазанными и неопределенными, а главное, ее манера общения была лишена спокойной величавости главы рода. Анна казалась женщиной бойкой и даже резкой. Такая за словом в карман не полезет. Судя по всему, ее тихий и невзрачный муж, Виталий Николаевич, был у нее под каблуком. Их сын Сергей коренастый, крепкий и такой же грубоватый, как мать. Очевидно, природа выбрала из всех Вольновых только одного Андрея и тщательно над ним поработала. Остальных слепила так, на скорую руку.
Представив жену своего внука Лиду, крепко сбитую розовощекую матрешку с мелкими светлыми кудряшками и огромными, подведенными черным карандашом глазами, Ксения Петровна стала сокрушаться:
– Вот только правнучки моей нет, Маруси, но она будет попозже. Обещала. Выпускной класс в школе. Занятий много.
– Конечно, именно в школе она сейчас и занимается, – с плохо сдерживаемой агрессией буркнул Сергей.
– Не начинай, – одернула его супруга.
– Вот ведь я дожила, про Андрюшу моего для Америки фильм снимают, – взяла инициативу в свои руки Ксения Петровна. – Жаль, Костя не дожил до этого дня. Он всегда сыном гордился. Есть чем. В такие люди вышел. Вот посмотрите, я тут фотографии приготовила.
Она открыла большой альбом и, отодвинув чашку, положила его перед гостьей. Люси стала листать, а ни о чем не подозревающая бабушка комментировала негласной внучке семейные фотографии:
– Это мы с Костей после свадьбы сфотографировались. Хотя свадьбы-то и не было никакой. Война же была. Он в госпитале лежал с сильной контузией, а я его выхаживала. Медсестрой, как только семнадцать лет исполнилось, на фронт пошла, в госпитале работала. Вот там мы и встретились. В сорок втором. У него небольшое ранение было в руку. Он потом на фронт опять уехал, писал каждый день. И я ему тоже. А в сорок третьем у нас Анечка родилась. А его с тех пор Бог берег, в таких боях участвовал, а пули обходили. Один раз в плечо ранили. Не было бы счастья, так несчастье помогло. Приехал в отпуск. Мы в ЗАГС сходили и вот сфотографировались. А в самом конце сорок четвертого, под самый Новый год, родился Андрюша. Вот он наш красавец с барабаном.
– Смешной карапуз, – в тон хозяйке дома улыбнулась Люси, продолжая листать альбом.
– А это он первого сентября, в первый класс пошел, это в пионерлагере, это уже на выпускном. А это Анечкина свадьба. Мы все рано замуж выходим. Она тоже в восемнадцать родила. Это вот с институтскими друзьями...
– А кто это? – не удержалась от вопроса Люси, увидев фотографию, на которой узнала свою маму.
– Это? – Ксения Петровна задумалась. – Сейчас не вспомню. Однокурсница, мне кажется. Всех не упомнишь.
– Да уж, всех упомнить невозможно. У него большая жизнь, много людей встречалось, – согласилась Люси.
– И то верно. Он у нас всегда умел расположить к себе людей. Они к нему тянутся.
– Это залог успеха, – дипломатично согласилась Люси.
– А вот эти фотографии со свадьбы Андрюши с Леночкой. О! Какая была свадьба! На правительственной даче. Гостей много. Из Политбюро все пришли. Подарки какие дарили. Ну вообще, конечно, жаль, что они расстались с Леночкой. Очень я ее любила. Сколько нам хорошего сделали. Мы же жили в двухкомнатной малогабаритке. Даже когда Андрюша женился, нас там пятеро оставалось. Он уже своей жизнью зажил, а про нас не забыл. Когда двадцать пять лет Победы праздновали, нас с отцом пригласил дедушка Леночки, Виктор Антонович, поздравил и говорит, что узнал о нашей жилищной проблеме. Не дело это, кавалеру ордена Боевого Красного Знамени жить в такой тесноте. Дети взрослые, им надо тоже отдельное жилье. Оказывается, за ордена, медали, боевые заслуги, инвалидность метры прибавлялись. Вот у нас и получилось аж две четырехкомнатные, хотя если бы не Виктор Антонович, то ничего бы этого, конечно, не было. Так бы и прожили всю жизнь в двух крошечных комнатках под Боевым Красным Знаменем...
– Что ж он ушел из такой хорошей семьи? – не удержалась от вопроса Люси.
– А бес в ребро. Отец всегда ему говорил: «Андрюха, погубят тебя бабы».
– Так ведь не погубили. Какую карьеру сделал.
– А счастья нет, – рассудительно сказала Ксения Петровна. – Было бы счастье, не метался бы от одной к другой. Уж не мальчик, а все хвост трубой. Жен полно, и дети есть, а семьи нет, очага нет, обогреться негде.
– Ой, бабуля, есть у него очаг, и не один. Всю жизнь прожил на Рублевке. Ему везде тепло, – ухмыльнулся Сергей. – Что тебе наша семья маленькая?
– Костя мечтал, что все дети Ани и Андрюши будут собираться за большим столом.
– Может быть, еще и соберутся? – спросила Люси.
– Да, конечно, какой там. Один сын отца знать не хочет, сын от другой жены тоже обижен: отец сказал, что денег ему никаких не оставит, и вообще не хочет в Москву возвращаться. В Англии он учится, хочет там остаться.
– Уже наследство делят, – с пониманием заключила Люси.
– Вот именно, – грустно подтвердила Ксения Петровна. – Что это за семья, когда все ждут твоей смерти, чтобы получить кусок побольше. Андрюша мой вот ничего никогда не ждал. Все сам заработал. И проживет еще лет тридцать. Мы все долгожители. Костя, правда, из-за всех своих ранений только до восьмидесяти дожил, а если бы не война...
– Так получается, что Андрею Константиновичу только шестьдесят три года?
– Конечно, если родился в сорок четвертом, – подтвердила мама Вольнова.
– Он вообще-то выглядит моложе, хоть все и говорят, что ему под семьдесят.
– Так торопятся наследники. Ни о чем, кроме денег, думать не могут. А невдомек, что сами состарятся, пока своего дождутся, а может, и не дождутся. Мне вот восемьдесят три, а я на тот свет не тороплюсь.
– Да, при его общительности претендентов на наследство, надо думать, немало, – участливо сделала еще один вывод Люси.
– И не говори, – доверительно вздохнула Ксения Петровна. Эта американская журналистка нравилась ей все больше и больше. Все понимает, ведет себя уважительно. Есть в ней какая-то теплота. «Своя какая-то. Даже странно», – мысленно удивлялась хозяйка дома.
– А он вам помогает? Вам, наверное, нелегко с такой большой семьей? – почувствовав, что можно задавать уже любые вопросы, спросила Люси.
– От него дождешься, – зло буркнул Сергей.
– Ты соображаешь, что говоришь? – накинулась на него Анна Константиновна.
– Я же не перед камерой. В камеру я скажу как надо.
– Зачем? Говорите, как чувствуете, – запротестовала Люси.
– Да он только зависть и чувствует, – тяжело вздохнул до этого молчавший Виталий Николаевич. – Можно подумать, кто-то виноват, что вырос сорокалетний оболтус, ничего не умеющий. Еще один претендент на наследство. Тоже мечтает отхватить кусок. Какое ты отношение к нему имеешь?
– Я родственник. Ты вот благодаря ему квартиру получил, а я чем хуже?
– И на том спасибо. Мы благодаря этой квартире в перестроечные годы все выжили, когда завод закрылся и без работы остались. Так мы уже с ярмарки, а ты вот все на халяву рассчитываешь. Еле на работу тебя выгнали. Опять же, если бы не Андрей, кто бы тебя взял?
– Так вы у Вольнова работаете? – чувствуя, что о ее присутствии начинают забывать, спросила Люси.
– Да, – насупившись, односложно ответил Сергей.
– А кем? – не сдавалась гостья.
– Водителем. Кем еще можно устроиться без образования? – ответил за него отец. – Впрочем, мы сами виноваты. Легкие деньги портят людей. Сдавали квартиру. Не работали. Он школу закончил, пошел в армию, вернулся, а работать не спешил. Денег хватало. Учиться не захотел. Когда опомнился, все поезда ушли, разленился, надрываться неохота.
– Да, у нас такую ситуацию называют отсутствием мотивации, – чтобы как-то разрядить нагнетающуюся атмосферу, проговорила Люси не очень понятную фразу.
