— А вот и они! — возликовала сидящая рядом выше Элли Мёртри и постучала меня по плечу, чтобы обратить мое внимание на вереницу движущихся по льду фигурок.
Они, как я заметила в полном замешательстве, балансировали на чем-то вроде ножевых лезвий. Я пригляделась повнимательнее и поняла, что эти лезвия позволяли каждой фигурке с поразительной легкостью передвигаться по невероятно скользкой с виду поверхности.
Судя по тому, что в руке у каждого имелось похожее на искривленный посох орудие, а все участники с головы до ног, если не считать торчащих хохолков драпсков, были покрыты защитными доспехами, я приготовилась к чему-то вроде гладиаторского боя, а люди и драпски соответственно сильно упали в моем представлении.
— Видите Линду? — спросила у меня Мадлен.
Я не знала, что и думать, — мне казалось немыслимым, чтобы такая приятная женщина могла позволить своей маленькой дочери драться на потеху публике.
— А вы не хотите, пока игра не началась, поинтересоваться ее правилами, участница Морган? — коварно осведомился Коупелап.
На одной чаше весов находилась вероятность выставить себя круглой дурой и скука, если я останусь в неведении, на другой — необходимость выносить бесконечные самовосхваления скептика. Победило любопытство.
— Значит, — сказала я несколько минут спустя, вовсе не уверенная, что поняла все правильно, — обе команды сражаются за шайбу. Та из них, которой удается ею завладеть, делает попытку загнать шайбу в ворота противника. За каждое попадание засчитывается очко. Побеждает та команда, которая набирает больше очков. Только и всего?
Мадлен явно наслаждалась каждым словом лекции, которую прочел мне драпск. В ее голосе дрожали смешинки.
— Вы гораздо быстрее разберетесь во всем сами, Сийра, когда будете смотреть. Сейчас уже начнут.
Начало ознаменовалось пронзительным свистком, ревом сидевших вокруг меня зрителей, выражавших свое возбуждение громкими воплями, а также яростным припадком дружного трясения хохолками у драпсков. Я не обращала на соседей никакого внимания, в мгновение ока с головой погрузившись в игру.
Меня предупредили, что игроки не являются профессионалами. Из людей в обеих командах участие в игре принимали дети сотрудников агролаборатории — взрослые играли только друг с другом, поскольку малыши-драпски, которые, как сообщила мне Мадлен, выстраивались в длиннющие очереди, чтобы получить шанс надеть коньки, экипировку и взять в руки клюшку, явно уступали любому из них в весовой категории.
Может, они и не были профессионалами, но, на мой взгляд, все участники матча демонстрировали прямо-таки небывалые чудеса ловкости. Одно дело быстро катиться по льду по прямой — я была почти уверена, что при условии достаточно энергичного толчка и сама могла бы ехать ничуть не хуже. Но останавливаться, взметая из-под коньков снежное крошево, вихрем проноситься мимо соперников и увертываться от них? Человеческие игроки не уступали выносливым драпскам, преимуществом которых к тому же был низкий центр тяжести. Я мигом позабыла про свои окоченевшие ноги.
— А когда они уже забросят ее в ворота? — спросила я после того, как шайба не раз и не два яростно перелетела от одной клюшки к другой.
— Бей! — завопили в этот момент все вокруг меня, и маленький черный предмет со свистом пронесся мимо хорошо защищенной специальным шлемом головы человеческого вратаря.
Мадлен отвлекла меня, натянув зачем-то термоплед прямо под наши подбородки. Судя по всему, она еще и температуру увеличила. Я уже готова была запротестовать, когда внезапно раздавшийся над головой рев объяснил причину ее предусмотрительности.
«Драпскская система», о которой она предупреждала меня, заработала на полную мощность. Многочисленные вентиляторы обрушили на наши шеи и плечи настоящий ураган. В тот самый миг, когда я безуспешно пыталась решить, собрались ли они насмерть заморозить нас всех или просто оглушить, вентиляторы отключились.
— Зачем им это понадобилось?
В относительной тишине мой вопрос прозвучал чересчур громко. Несколько человек закашлялись и захихикали.
— Мы так болеем за нашу команду! — пояснил с соседнего сиденья Коупелап. — Это освященная веками спортивная традиция, участница Морган.
К концу матча я привыкла к холоду, включая ураганные выражения восторга болелыциков-драпсков, и даже достаточно разобралась в игре, чтобы по достоинству оценить самые красивые моменты. Она закончилась вничью, и мои ближайшие соседи встретили этот счет с куда большим энтузиазмом, чем я ожидала по их воинственным восклицаниям во время игры. Возможно, я все-таки недостаточно в ней разобралась.
И уж чего я точно не понимала, так это того, что двигало драпсками. Всю обратную дорогу я молчала, погруженная в свои мысли.
— У вас озадаченный вид, участница Морган, — заметил скептик проницательно.
Я кивнула. Мы стояли у выхода с арены, ожидая, когда люди заберут свои средства передвижения. К счастью, мы с Коупелапом могли отправиться домой немедленно, в отличие от тех, кому нужно было дождаться своих отпрысков, переодевавшихся после игры. Я так устала, что даже привалилась к не по- драпскски лишенной выступов стене.
— Да, я озадачена, скептик Коупелап. Я могу надеяться получить ответы на некоторые вопросы об этом виде спорта?
Он игриво взмахнул четырехпалой ручкой:
— Спрашивайте!
— Вентиляторы относили восторги ваших болельщиков на лед, где их могли уловить драпскские игроки, верно?
— Верно, — согласился он. — Иначе общаться нам было бы очень трудно. Воздух над ареной обычно поднимается вверх.
— А вы сказали, что так вы «болеете».
— Опять верно, участница Морган. Вы схватываете на лету.
Я приподняла бровь, хотя он меня и не видел, не сводя взгляда с кольца из шести мясистых щупальцев — пыталась лучше понять выражение круглого безглазого лица своего спутника.
— Боюсь, не до конца, Коупелап. Ваши сородичи «болели» регулярно, через одинаковые промежутки времени после первой шайбы. Я что-нибудь не так поняла?
— Нет-нет. Все верно. Ты исключительно наблюдательна.
— Но тогда выходит, что вы нередко болели, когда болеть не было никакого смысла, и не болели, когда нужно было болеть. Ну или я совершенно не поняла, в чем главная цель этой игры.
Пожалуй, это вполне возможно, призналась я себе честно.
Скептик принялся раскачиваться взад-вперед, что у его народа служило признаком глубокой задумчивости. Во всяком случае, мне так казалось.
— Ты не первая спрашиваешь об этом, — сказал он наконец. — Хотя я и не понимаю, почему это приводит другие расы в такое недоумение, все же попытаюсь объяснить очевидное. Мы совершаем эмпакию — «болеем», — чтобы вдохновить свою команду на успех, а не в качестве похвалы какого-либо достижения или особенной ловкости.
— Пожалуй, это весьма великодушно с вашей стороны. И вряд ли может привести кого-либо в недоумение, — согласилась я.
— Разумеется, — продолжил Коупелап уже тише, оглядываясь вокруг с таким видом, как будто боялся, что кто-нибудь может нас подслушивать, — мы очень внимательно следим за тем, чтобы на арену попадали лишь те, кто разбирается в игре, поэтому все знают, когда устроить амапку — подавление — нужной команде.
— Подавление? — переспросила я, почему-то уверенная, что драпск вот-вот вдребезги разобьет ту
