Двести лет вместе. Часть вторая

били». – Приходит НЭП, «обитатели „Националя“ стали… переселяться в комфортабельные квартиры, особняки, принадлежавшие ранее аристократам и буржуазии». В 1921 «предстояло лето в душной Москве»? Так пригласили на дачу под Москвой, в конфискованную усадьбу. А там «всё осталось, как при бывших владельцах». Только ещё огораживали их высокими заборами, ставили охрану у ворот. Комиссарши с детьми начали ездить на лучшие заграничные курорты. – При тогдашней разрухе, нехватке и укрытии товаров – занялись выгодной перепродажей и спекуляцией, «Скупив за бесценок огромное количество мануфактуры у бежавших за границу купцов», тётя Ида и дядя Миша тайно продавали её, стали, «вероятно, самыми богатыми людьми в Москве», – но в 1926 его посадили, на 5 лет, за «экономическую контрреволюцию». В конце НЭПа ему добавили ещё 10 лет лагерей[328].

А ещё, «когда большевики стали «правительством», тогда к ним потянулись и всякие другие представители еврейского люмпенпролетариата, впервые увидевшего возможность устроиться у казённого пирога»[329]. – А так как официально запрещена была открытая торговля и частное предпринимательство, то во многих еврейских семьях произошёл переворот в семейном быту: «по большей части зрелые люди деградировали, а мальчишки и девчёнки, лишённые духовного и социального „балласта“, делая карьеру, оказывались кормильцами своих старших… Отсюда сугубое количество евреев в советском аппарате». Заметим: автор не оправдывает этот процесс как «единственный выход», а с горечью видит главное: «этот разрушительный процесс не встретил надлежащего сопротивления в еврейской среде», но нашёл «охочих исполнителей и сочувственную почву»[330].

Так множество евреев вступало в советский правящий класс.

И могло ли это, как бы ни было укрыто, не проступить явственно для русских низов?

И чем же отвечал на это обыватель? Или прибаутками: «Роза из Совнархоза, муж Хайки из Чрезвычайки». Или анекдотами, засеявшими Москву уже с Восемнадцатого года: «чай Высоцкого, сахар Бродского, Россия Троцкого». – А с Украины отдавалось: «Гоп, мои гречаники! – уси жиды начальники!»

И такой пополз негласный лозунг: «Советы – без жидов!»

С тревогой писали в 1924 году соавторы сборника «Россия и евреи»: ясно, «что не все евреи – большевики и не все большевики – евреи, но не приходится теперь также долго доказывать непомерное и непомерно-рьяное участие евреев в истязании полуживой России большевиками. Обстоятельно, наоборот, нужно выяснить, как это участие евреев в губительном деле должно отразиться в сознании русского народа. Русский человек никогда прежде не видал еврея у власти»[331].

А теперь – увидал на каждом шагу. И во власти – жестокой и неограниченной.

«Во всём вопросе об ответственности еврейства за большевиков-евреев мы должны прежде всего считаться с психологией неевреев, всех тех русских людей, которые непосредственно пострадали от злодейств… Те еврейские общественные деятели, которые хотят предупредить кровавые трагедии в будущем… спасти русское еврейство от погромов, должны с этим фактом считаться»[332]. – «Надо понять психологию русских людей, когда они вдруг должны чувствовать над собой власть всей этой поганой мрази, заносчивой и грубой, самоуверенной и нахальной»[333].

Не для счётов нужно помнить историю. Не для взаимных обвинений – а чтобы объяснить, как же сталось такое непомерное участие евреев в восхождении (1918) государства – не только нечувствительного к русскому народу, не только неслиянного с русской историей, но и несущего все крайности террора своему населению.

Вопрос еврейского участия в большевиках – это не вопрос «чужеродства» или «инородства» этой власти. Когда мы говорим об обилии еврейских имён в управлении революционной Россией – это ведь картина не новая: а сколько германских и остзейских имён полтора-два века состояли в управлении Россией царской? Вопрос: в каком направлении для страны и народа эта власть действовала?

Однако, размышляет Д. Пасманик: «Пусть все вдумчивые русские люди ответят на один вопрос: мог бы большевизм, даже с Лениным во главе, победить, если бы в России было сытое, обеспеченное землёй и культурное крестьянство? Могли ли бы тогда все «Сионские мудрецы» вместе взятые, и даже с Троцким во главе, произвести великую смуту в России?»[334] – Он прав: не могли бы, конечно.

Но размышлять о евреях-большевиках – евреям бы первей, чем русским. Евреев этот отрезок истории должен бы затрагивать сильно, и по сегодняшний день. Именно в духе трезвого исторического взгляда, не ответить бы на массовое участие евреев в большевицком управлении и в большевицких зверствах – отмахом: то были подонки, оторванные от еврейства, – почему мы должны за них отвечать, одни за других?

Д. М. Штурман справедливо напоминает мне мои слова обо всех коммунистических вожаках любой нации: «все они ушли от своей национальности, предавшись бесчеловечью» [335]. Верно. Но верны и слова Пасманика в 20-е годы: «Мы не можем ограничиться заявлением, что еврейский народ не отвечает за те или иные действия отдельных его членов. Мы отвечаем за Троцкого, пока мы от него не отгородились»[336]. А отгородиться – не значит отмахнуться, наоборот: отречься от их действий – и до самого конца, и научиться на этом уроке.

Внимательно работав над биографией Троцкого, я согласен с мнением, что у него не было специфически-еврейских горячих привязанностей, а наоборот – ярый интернационализм. Так такого бы соплеменника – легче всего осудить? Но уже с восхода звезды Троцкого, с осени 1917, он стал для слишком многих предметом гордости, и чуть ли не кумиром радикально-левых кругов американского еврейства.

Да что там американского! В 50-е годы сидел со мной в лагере, ещё тогда юноша, Владимир Гершуни – страстный социалист, интернационалист, не было в нём никакого оттенка не то что религиозности, но, кажется, даже и еврейского сознания. В 60-е годы мы встречались на воле, и по какому-то поводу он дал мне свои заметки. И в них: что Троцкий – Прометей Октября, да не почему-нибудь, а прямо потому, что Троцкий – еврей: «Он был Прометеем не потому, что таким уродился, но потому, что он – дитя народа- Прометея, который, не будь он прикован к скале тупой злобы цепями тайной и явной вражды, ещё не столько бы сделал для человечества».

«Все исследователи, не одобряющие участие евреев в революции, склонны не признавать за этими евреями их национальности. Те же, – и среди них многие израильские историки, – кто интерпретируют еврейскую гегемонию как победу еврейского духа, восторженно превозносят их принадлежность к еврейству»[337].

Уже и в 20-х годах, сразу после Гражданской войны, звучали отречные доводы. В сборнике «Россия и евреи» их разбирал И. О. Левин (евреев среди большевиков не так много; и нет оснований всему народу отвечать за отдельных его членов; евреев преследовали в царской России – и вот поэтому… а в