Двести лет вместе. Часть вторая

Гражданскую войну у большевиков искали защиты от погромов – и вот поэтому…) – и тогда же отвечал, что речь ведь идёт «об ответственности не уголовной», неизбежно персональной, а об ответственности моральной[338].

Пасманик не считал, что от такой моральной ответственности можно будет отмыться. Всё же он искал здесь такое утешение: «Почему еврейская масса должна отвечать за мерзости отдельных евреев- комиссаров? Это, несомненно, глубоко несправедливо. Но… наложение на евреев круговой ответственности доказывает лишь, что признаётся наличие особой еврейской народности. В тот момент, когда евреи перестанут быть народностью, когда они превратятся в русских, немцев, англичан иудейского вероисповедания, они освободятся от тягот круговой поруки»[339].

Однако XX век показал нам именно признание еврейской народности, с якорем в Израиле. А круговая ответственность народа – и ведь русского тоже – неотъемлема от его способности построить достойную жизнь.

Да, много доводов – почему евреи пошли в большевики (а в Гражданской войне увидим и ещё новые веские). Однако, если у русских евреев память об этом периоде останется в первую очередь оправдательной, – потерян, понижен будет уровень еврейского самопонимания.

Та к ведь и немцы могли отговариваться за гитлеровское время: «то были не настоящие немцы, а подонки», они нас не спрашивали. Однако приходится каждому народу морально отвечать за всё своё прошлое – и за то, которое позорно. И как отвечать? Попыткой осмыслить – почему такое было допущено? в чём здесь наша ошибка? и возможно ли это опять?

В этом-то духе еврейскому народу и следует отвечать и за своих революционных головорезов, и за готовные шеренги, пошедшие к ним на службу. Не перед другими народами отвечать, а перед собой и перед своим сознанием, перед Богом. – Как и мы, русские, должны отвечать и за погромы, и за тех беспощадных крестьян-поджигателей, за тех обезумелых революционных солдат, и за зверей-матросов. (О них, думаю, я сказал достаточно выпукло в «Красном Колесе». Ну, добавлю здесь один пример: вот тот красногвардеец Басов, конвоир Шингарёва, народного заступника и правдолюбца, – сперва взявший у сестры арестанта деньги на чай и в оплату за конвоирование его из Петропавловки в Мариинскую больницу, то есть за то, что не дал Шингарёву ни минуты свободы, – и через несколько часов, в ту же ночь, приведший в больницу матросов: застрелить его и Кокошкина[340]. В этом мерзком типе – сколько же нашего!!)

Отвечать, как отвечаем же мы за членов своей семьи.

А если снять ответственность за действия своих одноплеменников, то и понятие нации вообще теряет всякий живой смысл.

Глава 16 – В ГРАЖДАНСКУЮ ВОЙНУ

Троцкий как-то похвастался, что «даже» в своём реввоенсоветском вагоне в Гражданскую войну он «находил время» знакомиться с новинками французской литературы.

И ведь – не заметил, что сказал. Не время он находил, а – место в сердце, оставался у него такой объём в сердце между воззваниями «к революционным морякам» или насильно собранным красноармейским частям – и брошенным приказом расстрелять каждого десятого в дрогнувшей части, а уж смотреть исполнение он не оставался.

На обширных равнинах России он вёл кроволитную войну, нисколько не затронутый небывалыми страданиями жителей этой страны, её болями, – он проносился выше, выше всего этого, на крыльях интернационального упоения.

Февральская Революция была революция российская: как ни безоглядна, ошибочна и пагубна – она не стремилась расстрелять всю прежнюю жизнь, уничтожить всю прежнюю Россию. А сразу же от Октября – революция обернулась интернациональной, и сокрушительницей по преимуществу, – питалась она пожиранием, уничтожением того строя, который оказался под рукой: что построено – всё разрушить; что выращено – реквизировать; кто сопротивляется – расстрелять. Красные заняты были лишь великим социальным экспериментом, рассчитанным на повторение, расширение и международное воплощение.

Такой лёгкий, с наскоку, Октябрьский переворот разворошился в лютую трёхлетнюю Гражданскую войну, – и несла она неисчислимые кровавые беды всему населению России.

На бесчеловечный замысел и опыт красных наслаивалась и многонациональность бывшей Империи, и пушечная отдача прошедшей Великой войны. Во время первой Французской революции на территории однонациональной Франции, кроме короткого вторжения враждебных войск, никакие иностранцы не действовали, – та революция и все её ужасы так и были от начала до конца национальными. В нашей революции – ещё отдельную страшную печать наложило это многонациональное беснование: обильное участие красных латышей (российских подданных), да бывших немецко-австрийских военнопленных, ещё сведенных целыми полками, как мадьяры, и даже немалого числа китайцев. Конечно, главную боевую массу красных составляли русские же – одни загнанные террором расстрельных мобилизаций, другие в обезумелой вере, что завоёвывают себе счастливое будущее. И в этой пестроте никак не теряются евреи, тоже российские подданные.

Политически активная часть российского еврейства, поддержавшая гражданскую власть большевиков в конце 1917, – теперь также решительно шагнула и в военные структуры большевиков. В годы, первые после Октября, в угаре интернационализма, власть в этой огромной стране сама шла в руки прильнувшим к большевизму – и ошеломляла их открывшейся своей безграничностью; и они (во имя высоких идеалов, конечно, а кто – и низких, «упорство фанатизма у одних, умение приспособляться у других»[341]) стали пользоваться этой властью без оглядки, без боязни контроля. Вообразить, что Гражданская война уже в 1919 запалит по всему Югу небывалые по жестокости и по жертвам еврейские погромы – тогда никому не было дано.

О том, что значила многонациональная война, можем судить по красному погрому при подавлении кронштадтского восстания в марте 1921. Пишет известный эсер и социолог: «Три дня латышское, башкирское, венгерское, татарское, русское, еврейское и международное отребье, свободное от всех ограничений, обезумевшее от кровавой похоти и спиртного, убивало и насиловало»[342].

А вот – от рядовых воспоминателей. На Крещение 1918 года в Туле из ворот кремля выходит православный крестный ход – а «интернациональный отряд» расстреливает его.

Но хоть и с беспощадными интернациональными отрядами, а одной «красной гвардией» уже было не обойтись. Большевицкой власти требовалась регулярная армия. В 1918 году «Лев Троцкий с помощью Склянского и Якова Свердлова сформировал Красную армию». В её рядах «сражалось много евреев.