Двести лет вместе. Часть вторая

в России большевизм смешивается с еврейством – это не подлежит сомнению». Она встречала даже «высоко-культурных» евреев, «которые были подлинными антисемитами… нового «советского типа». Врач- еврейка говорит: «Еврейские большевистские администраторы испортили мои прекрасные отношения с местным населением». Учительница: дети «орут, что я преподаю в еврейской школе», потому что «запрещено преподавать Закон Божий и выгнали батюшку», «в Наркомпросе – все евреи». В гимназических кружках («из радикальных семей») – разговоры «о насилии евреев». «Молодёжь вообще гораздо более антисемитична, чем старшие», а те «на каждом шагу говорят… «показали они себя, помучили нас!». «Всем этим – полна сейчас русская жизнь». – «На вопрос, кто же это они, эти антисемиты, – отвечаю: это самые широкие слои населения». Настолько широки эти слои, что «Политуправление разослало прокламацию, в которой разъясняет, почему в администрации так много евреев: «Когда российскому пролетариату понадобилась своя интеллигенция и полуинтеллигенция, кадры административных и технических работников, то неудивительно, что оппозиционно настроенное еврейство пошло ему навстречу… Пребывание евреев на административных постах новой России совершенно естественная и исторически неизбежная вещь, будь эта новая Россия кадетской, эсеровской или пролетарской». [И если] на месте прежнего Ивана Петровича Иванова сидит теперь Арон Моисеевич Танкелевич, [то от] неприятных ощущений… следует «излечиться». – Защищая либеральную честь, Кускова парирует: да, «и в кадетской и в эсэровской России многие административные места были бы заняты евреями», но ведь «ни кадеты, ни эсэры… не запрещали бы в школах Закон Божий, не рубили бы головы». – Так вот, «перестаньте руками Танкелевича делать злое и мерзкое дело», призывает она, «не будет тогда и микробов антисемитизма» [635].

А Маслов – оледенил еврейскую эмиграцию: ведь испытанный эсер, общественная репутация безупречна, и вот, живой свидетель первых четырёх советских лет, – что ж говорит? – «Юдофобство в современной России – везде. Оно захватило районы, в которых евреев раньше почти не видели и где еврейский вопрос не приходил даже в голову» (в Вологде, «та же острая ненависть к евреям в Архангельске, в городах Сибири, на Урале»)[636]. И приводит немало эпизодов. – А на русском простонародном восприятии сказываются изумляющие выходки, ошеломлявшие крестьян: вот как тюменский губернский продкомиссар Инденбаум (тот самый, вызвавший ишимское крестьянское восстание), ничего не понимая в сельском хозяйстве, распоряжался (уже тогда, не в колхозное ещё время): что где крестьяне не выполнили полностью развёрстки по овечьей шерсти – должны ещё раз стричь овец поздней осенью (перед наступлением зимних морозов, погибайте овцы!), «ибо республика так нуждается в шерсти». Не называет Маслов тех комиссаров, которые выдавали на посев пшено и поджаренные подсолнухи или грозили запретить сеять солод, – но можно уверенно сказать, что были они и не из русского простонародья, и точно не из «бывших», не из дворян, – вот крестьянин и заключал, что власть над ним «еврейская». – То же с рабочими. В некоторых резолюциях уральских рабочих февраля-марта 1921, поступавших в Кремль, «с возмущением говорилось о засильи в центральных и местных властях евреев». – «Юдофобством захвачена и коммунистическая партия». – «Интеллигенция, конечно, не считает советскую власть еврейской, но и она отмечает сильное участие в ней еврейства, – участие, которое бесконечно далеко не соответствует пропорции» в населении. И «если к свободно разговаривающей о советских порядках группе лиц (не евреев) подойдёт еврей, даже лично знакомый собеседникам, разговор почти всегда круто обрывается и переходит в другую плоскость»[637].

Маслов пытается понять: «в чём причины этой всеобщей и острой ненависти к евреям в современной России?» – Главным ему представляется – «отождествление в широких слоях населения советской власти с еврейской. Распространённое выражение «жидовская власть» весьма часто употребляется в России, особенно на Украине и в бывшей черте оседлости, не как полемически задорное определение власти, а как совершенно объективное определение её состава и её политики». Тут «вкладывается двойной смысл: советская власть, во-первых, отвечает желаниям и интересам евреев, и последние, поэтому, являются её горячими сторонниками и приверженцами; во-вторых, власть фактически находится в руках евреев». – «Среди воспринимаемых [им] причин юдофобства» – указывал Маслов и на «выкованную тяжёлой тысячелетней историей евреев их прочную национальную спайку». «Особенно сказывается она при подборе служащих в учреждениях… Если приём служащих в таком учреждении находится в руках евреев, то можно держать беспроигрышные пари, что весь состав сколько-нибудь ответственных служащих будет состоять из евреев», хотя бы это сопровождалось «раскассированием сложившегося штата». И часто демонстрируется «то же предпочтение своим, в резкой, нередко в грубо-обидной для других форме». При чиновнике-еврее «советская власть… проявляется более выпячено своими отрицательными чертами… Хмелящее вино власти для евреев оказывается крепче, и оно сильнее ударяет им в голову». – «Не знаю, откуда бьёт источник отмеченного явления», может быть, от того, спрашивает Маслов, что тут – уровень бывших фармацевта и приказчика? может быть, от прежнего бесправного положения евреев?[638]

Парижский орган сионистов «Рассвет» писал в 1922: Горький сказал недавно, в сущности, «лишь то, что росту антисемитизма в Советской России содействуют сами евреи-большевики своим во многих случаях нетактичным поведением. Да ведь это святая правда!» И не о Троцком, Каменеве, Зиновьеве речь, «не их имел в виду Горький. Говорить можно и должно о массовом типе еврея-коммуниста, – того, кто заполняет всякого рода коллегиумы и президиумы, кто возглавляет мелкие и средние советские органы, кто по роду своей деятельности приходит в повседневное и непрерывное соприкосновение с широкими массами населения… Они занимают передовые позиции, что в глазах населения естественно удесятеряет их число»[639].

И Д. Пасманик комментирует: «Мы должны признать, что многие евреи собственными действиями вызывают настроение обострённого антисемитизма»; «все охамившиеся евреи, заполнившие ряды коммунистов, – все эти фармацевты, приказчики, коммивояжеры, недоучившиеся студенты, бывшие экстерны и вообще полуинтеллигенты, – действительно причиняют много зла России и еврейству»[640].

«Едва ли когда-либо получала такое напряжение активная вражда против евреев как в России, так и вне России; едва ли когда-либо достигала она подобной интенсивности и экстенсивности… Питается эта стихия вражды: наглядными и неоспоримыми фактами участия евреев в разрушительных процессах, происходивших в Европе, а также преувеличениями и сказками об этом участии»[641]. – «Ширится грозное антисемитское настроение, питаемое исключительно большевизмом, который продолжают отождествлять с еврейством»[642] .

В конце 1927 Михаил Козаков (расстрелянный в 1930 по делу «пищевиков») писал в частном письме своему брату за границу о «юдофобских настроениях массы (не только беспартийной, но и партийной)… Рабочая масса евреев не жалует – это ни для кого не секрет»[643].

И Шульгин, после своей «тайной» поездки в СССР в 1928: теперь уже никто не говорит, что «антисемитизм есть казённая выдумка, насаждаемая «Императорским правительством» или что им «заражены лишь «подонки общества»… Географически – он с каждым днём заливает всё большую территорию, имея тенденцию распространиться на всю Россию. Главным гнездом сейчас, по-видимому, становится Москва». А «для Великороссии антисемитизм есть явление новое», но тем он и острей (антисемитизм Юга – от привычки насмешлив, смягчается еврейскими анекдотами)[644].

И даже Ларин приводит (как подкинутый белогвардейцами) «лозунг противоеврейской агитации», бытующий в Москве: «русских отправляют в Нарым, а евреев – в Крым»