опять отложен? (Если отложен, тогда повременить с арестом?)
Кулябко: если идут на акт – пусть Богров подаст знак курением папиросы.
(Всё расползается: ему – идти на бульвар? на пустую скамейку? А как же – в театр?… Всё рассыпается, и доводами спаять невозможно).
А только – привораживающим взглядом, чуть набок плосковатую голову, такой милый юноша, ему хочется верить, как ему не поверить, ему надо верить…
Конечно, Богров всё готов исполнить, и папиросу. Но ему тягостно, что террористы затянут его в свой насильственный акт. Он как раз к этому часу хотел бы изолироваться, отойти от этой компании, да чтоб с ними и не арестовываться. Ему хотелось бы изолироваться от бомбистов.
Но – под каким предлогом?
Предлог как раз хороший: вчера в Купеческом саду не удалось собрать примет Столыпина. Николай Яковлевич – недоволен, и требует. Так может для этой, якобы, цели – в роли разведчика для террористов, и пойти в театр?
(При режущем свете дня так ясно видна вся подмазка и как неестественно прилепился к столбу в том месте, где быть и не должен. Тут всё рассыпается: зачем же ему в театр, если встреча на бульваре, и акт – у театра? Как же он будет сигнализировать о намерениях, если изолируется? и – зачем им приметы так поздно? Но, сплавленное гипнотической волной, всё как-то удивительно держится).
Даже вот как: а в театре Богров неправильным сигналом мог бы испортить их предприятие.
(И – держится!)
В праздничной суматохе (да они же опять спешат на завтрак с шампанским), перед очевидностью успеха и наград – держится!
– Но как вы объясните им, откуда вы достали билет?
– О-о! Через певицу Регину. А она – от своего покровителя из высшего света.
Ещё непонятно: так значит, Богров не укажет террористов на бульваре?
Ну, филёры легко могут следовать за Николаем Яковлевичем от дома Богрова. А в театре Богров пожалуй будет и понужнее.
Пожалуй…
Но как же террористы проникнут в театр?
(Всё смешалось).
О-о, при высокопоставленных покровителях…
Завораживающе.
Кулябко и Веригин обсуждают ещё другие возможные варианты, в которые может быть поставлен террористами их сотрудник.
Без нажима, но чуть притерпевшись: причём, мне надо получить видное место в партере: они могут за мной наблюдать, проверять, там ли я.
Ведь Богров под жестоким контролем террористов, каждый его шаг просматривается…
Веригин: в первых рядах – никак нельзя, там – только генералы и высокопоставленные.
Кулябко: в партере, но – дальше. Билет – пришлю, если планы революционеров не изменятся ещё раз, а то они всё время меняются.
Уплыл билет? Может и нет. Настаивать нельзя. (Ослабло тело, распускаются мускулы, язык устал, глаза закрываются, сейчас – мешком по столбу вниз?)…
Домой – на извозчике: и по слабости, и как бы торопясь в стиснутое общество Николая Яковлевича, не заподозрил бы в отлучке.
В собственную стиснутость. Так хорошо плёл, переползал – и срывается? А завтра вся эта царская банда поедет по другим городам – и надо дальше переставлять как фишки – Николая Яковлевича, Нину Александровну, и придумывать ещё персонажи, сюжеты, приметы… Уже не брала голова. Срывался.
Устал… Сколько мы, превосходные, тратим энергии, искусства – и на что? Проклятье! Они превращают нас сыщиков.
Часы, часы одинокие, в безвыходном остром тупике, в перекладывании предположений. Обед с тёткой. Ничто не лезет в горло. Сам не заметил: с тёткой распустился и обронил, что был вчера в Купеческом. Изумилась: да как же попал? Петербургские знакомые помогли.
Как же можно было вчера пропустить Купеческий? Ведь такие удачи не повторяются.
Ещё вот не подумал: швейцар! Просто придут к швейцару и проверят: проходил ли парадное хоть раз вот с такими приметами?
А приготовлены, развешаны горничной – фрак, белый жилет. Этот фрак готовился для публичного адвокатского выступления, так и не состоявшегося ни разу.
Часы напряжённейших нервов. Ах, скорей бы конец, и в нём – вся награда! Кончатся прятки, сойдёмся лицом к лицу – и посмотрим, кто побледнеет. Скорей бы кончать. Скорей бы стрелять. Заслонил Столыпин весь свет.
Вдруг в комнату – стук, чей-то чужой. Револьвер – на столе, упустил прикрыть, почему-то рванулся к двери.
Полицейский!!!
Сабаев.
Открыли?? Всё провалилось?!! Уже все комнаты проверил, никакого Николая Яковлевича?? Уже топчется в прихожей полицейский наряд??
Сабаев вежливо: можно ли ему с их телефона позвонить к себе в Охранное отделение?
Нет! Нет! (Ловушка? Ещё усилить наряд?)
Удивился Сабаев.
Нет, понимаете, в моём положении я не могу этим злоупотреблять. Это может быть замечено.
Ничего. Обошлось. Значит, он – к кухарке. Значит, там у них всё хорошо.
Ещё, ещё расхаживать, ждать, томиться. Лечь – не лежится, встать – не ходится.
Будет билет?
Как-то всё-таки перетягиваются стрелки часов. Ближе, ближе к семи. Нет сил дождаться до ровного. Позвонил Кулябке. На этот раз – он.
Голосом приглушенным (чтоб Николай Яковлевич не слышал): планы не изменились, пришлите билет.
Хорошо. Демидюк принесёт швейцару сам, скажет – от Регины.
Голос Кулябки – обычный.
Но – двадцать минут, но – тридцать минут, – не несут!
Уже и фрак надет, стеснительно жаркий, в кармане брюк – браунинг. Ходить, привыкая. Браунинг – большой, крупнокалиберный, выпирает, надо будет чем-то прикрывать.
Не несут! И, с запасной запиской в кармане, объясняющей свой преждевременный выход и задержку террористов -
… Николай Яковлевич очень взволнован… из окна через бинокль он видит наблюдение, слишком откровенное… Я – не провален ещё…
– 8 часов! уже там, на бульваре, их смотрят! – Богров выходит на улицу сам.
На первый в жизни
Уже стемнело. Филёры. Не прорваться Николаю Яковлевичу…
Вот и сам Демидюк. Чтоб не попасть под глаза террориста из своего окна – знак ему, дальше, дальше, и к Фундуклеевской.
И вот – билет в руке!!!
Самообладательно – ещё раз перегнуть, его, и в карман фрака.
Судьба правительства. Судьба страны.
И судьба моего народа.
А по Фундуклеевской, по Владимирской, а на Театральной площади – почти сплошная толпа. Тысячи глупых людей хотят хоть глазом увидеть проезд своего глупого царя.
Автомобили и экипажи с разряженной знатью – подъезжают и подъезжают. Ещё час до спектакля, а театр полон.
(Но уже за 8 – а террористы не сошлись на бульваре. Опять отложили? – но как они всё
