Затем настал черед орландининой корзины. Оттуда были вытащены странные одеяния. Штаны, сшитые вместе с сапогами, и рубаха с глухим капюшоном, где лицо закрывал лист тончайшей слюды, – все из свиной кожи. А от капюшона отходила кожаная кишка (наподобие элефантова хобота), соединенная с дыхательным мешком. В мешке был обернутый в холстину толченый древесный уголь, который полагалось еще слегка смочить перед употреблением. По закону, открытому алхимиками и чародеями, подобное притягивает подобное – уголь задерживает дым и прочую грязь, очищая воздух и спасая надевшего этот костюм от удушья.
Это были придуманные недавно костюмы для пожарной стражи – вигилов. Их изобрел какой-то жрец, должно быть, очень умный. И начальство тех, кто занимается «диким огнем», сочло, что придумка будет нелишней в их опасном хозяйстве.
– Одевайтесь! – скомандовала Смолла. Как ни странно, в незнакомые прежде костюмы, называвшиеся мудреным ахайским словом «скафандр», девчата влезли без проблем. Единственное – Орланда замешкалась, пристраивая на груди Ваала. Она очень боялась, что эта суровая женщина с обожженным лицом не разрешит взять с собой ее маленького друга, но Смолла, напротив, отнеслась к кусику даже с некоей долей уважения. Взвесив в руках два оставшихся мешка, Смолёная один взвалила себе на спину, а другой сунула Орландине.
– Вот это ты понесешь. Тут сверху еда кое-какая, что мать твоя на первое время собрала, ниже – всякое барахло.
– Тяжеловато, – пожаловалась девушка, взваливая суму на плечо.
Еще бы! Там еще деньги – триста монет. Все, что нашлось у твоей матери и у меня, да еще полсотни Гордиана, за которого тебе давно бы пора было выйти замуж, будь у тебя хоть капелька ума в твоем пустом котелке. Давай, быстро заканчивай одеваться и полезай вниз, непутевая дочь достойной женщины.
– Пойдем, сестра, – подтолкнула Орландина скукожившуюся послушницу.
По веревочной лестнице они спустились в темную глубину колодца. Футов пятьдесят или около того.
Стены были выложены потрескавшимися старыми кирпичами – неровными, словно даже набухшими от времени.
Когда спускавшаяся последней Смолла спрыгнула на осклизлый камень пола, она дернула тонкую веревочку, и лестница бесшумно упала вниз.
Потом она вынула из сумки светильник, открыла крышку, и тот засиял зеленоватым сиянием.
Орландина осмотрелась. Сводчатые стены сходились довольно высоко над головой – не только она, но и их проводница не достала бы потолка, даже встань Смолла на цыпочки.
– Это Третья большая труба, – объяснила Смолёная. – Она идет через весь город, но нам нужно лишь до Второго рыночного сборника! Там свернем, и почти по прямой, до самого конца.
…Серапис, как уже говорилось, был одним из самых больших городов мира, если вообще не самым большим. Полтора миллиона человек – больше, чем было до недавней эпидемии чумы в старом Риме. Может, даже больше, чем в далекой Магадхе, больше, чем в Бейджине, не говоря уже об Ильменске с Толланом.
И соответственно, его канализационная система могла быть причислена к чудесам света.
Была канализация, построенная еще при основании города и действующая до сих пор. Была канализация недолгой эпохи владычества Эйрина. Была новая канализация, из соединенных свинцом кирпичей, ведущая от кварталов дорогих вилл и особняков. Были обычные сточные канавы окраин, кое-как накрытые каменными плитами.
И все это образовывало знаменитую далеко за пределами города Великую Клоаку.
Пожалуй, самую важную часть Сераписа. Ведь даже без магистрата и претории вполне можно было бы обойтись. Но исчезни она – и город просто утонет в собственном дерьме. Власть это понимала, и дошло даже до того, что под страхом штрафа и порки нужду полагалось справлять в специально отведенных для этого учреждениях, где за проход взимали плату от медного асса с поденщика до бронзового сестерция с купца и серебряного денария с нобиля. «Золото не воняет», – так объяснил оторопевшим горожанам тогдашний проконсул.
Помогало это, честно говоря, мало. Был совершенно дикий случай, когда одного из квесторов, спешившего на важное заседание, окатили полным ушатом помоев, выплеснутым с шестого этажа, буквально в центре города. Происшедшее имело то последствие, что покрытый с ног до головы зловонной жижей член магистрата не смог появиться в ратуше, из-за чего важнейший подряд в два миллиона сестерциев уплыл к купцам из враждебной корпорации.
Власти Сераписа ставили на главных сливах и самых больших водопропускных колодцах решетки, чтобы не забивать жизненно важную часть городского организма.
И с этими решетками и возникали проблемы. Керамические ломались колесами телег и копытами волов, или их били вездесущие хулиганистые мальчишки Сераписа. Железные ржавели, превращаясь в труху буквально за один сезон. Не долго думая, железо заменили бронзой. Некоторое время шла борьба между канцелярией благоустройства, в ведении которой находилась канализация, и сераписскими ворами, выламывавшими ценный металл и обращавшими его в звонкую монету. Бронзу сменил свинец, прочность которому придавала толщина изделий. Красть меньше не стали. Наконец, плюнув на все, магистрат пригласил из Армянского царства несколько артелей каменотесов, славящихся умением творить с гранитом чудеса, и те за полгода изготовили потребное количество каменных решеток, употребив на это базальтовые плиты от складов Старой Гавани.
Впрочем, проблем от этого убавилось мало. То забивались подземные потерны канализации, то из стоков выползали табуны на редкость злых и смелых крыс, то какой-нибудь отводок проваливался – и как назло под людной улицей, купеческим особняком или трактиром.
И вот в этот лабиринт им предстояло нырнуть.
Коридор шел с заметным уклоном вниз. Стены, выложенные из глыб известняка, некогда белого, а ныне темного от въевшейся грязи, спускались в обе стороны, словно повторяя изгиб склонов холма.
– Это где мы? – спросила Орландина.
– Тут когда-то стоял дворец эйринского наместника, – пояснила Смолла. – Потом его растаскали на строительство фортов, даже фундамент раскурочили: больно хороший камень был. А сток остался.
Девушка хотела было спросить, а откуда про него знает старая огнеметчица, но тут сестра громко взвизгнула – у стены сидел наполовину рассыпавшийся скелет.
Крик улетел в темноту и вернулся многажды отраженный эхом.
Даже под комбинезоном было видно, как воительница презрительно пожала плечами. Подойдя к скелету, Смолла показала на треснувший свод черепа.
– Должно быть, заполз сюда уже раненный, да так и умер, бедолага. Пошли. Давайте, девки, вперед.
«Девки» молча повиновались.
Они все дальше углублялись в лабиринт сераписских подземелий. Под ногами чавкало – вода (если это можно так назвать) достигала икр.
Несколько раз им приходилось идти по колено, а то и по пояс в гнусной жиже, однако, слава всем богам, костюмы выдерживали едкую зловонную смесь. С потолка капали крупные капли.
Порой попадались крысы, причем не по одиночке, а по две-три, но грызуны не проявляли нехороших намерений, наоборот, завидев свет магического светильника, проворно удирали во мрак.
Они проходили через залы, вырубленные в забытые уже времена, куда стекались сразу несколько коллекторов. Мимоходом Смолла называла улицы и главные здания, которые находились сейчас у них над головой. Иногда вверху виднелись зарешеченные отверстия, ведущие на улицу. В этот момент Смолёная предусмотрительно прятала светильник в сумку, хотя возможность того, что за ними наблюдают сверху, была ничтожной.
Миновали какую-то мощную каменную кладку.
– Это старая городская стена, – сказала огнеметчица. – Ее снесли лет триста тому, когда город расширился. На поверхности ничего не осталось, только фундамент.
Известняк тоннеля вновь сменился кирпичом. Запах понемногу стал пробиваться сквозь фильтры.
