Чем Аргантоний не преминул воспользоваться, отправив в столицу верноподданническое послание, где заверял августа в своей преданности, что лишь хочет получить то, что ему принадлежит по праву, и выступает не против власти императора, а против негодных приближенных племянника, незаконно, возведших его на трон.
Узнав об этом, в регентском совете крепко приуныли.
Мятежники тем временем по-хозяйски расположились в предместьях древнего Тартесса.
Нарыв валов и люнетов, огородившись рвами, они засели на виду у горожан, всем своим видом давая понять, что не уйдут, пока город сам не откроет ворота.
На третий день на валах появились диковинные метательные машины – скорострельные «скорпионы».
Здоровенные арбалеты, где хитрая механика при помощи натянутой на шестерни цепи одновременно взводила дугу и вытаскивала из магазина заряды. И приводилась в движение эта штука шестью здоровыми лбами, стоявшими с боков и вертевшими рукояти лебедки.
В легионе был один такой, но наемники не очень доверяли подобным хитростям, тем более стоили они дорого. А вот нашлись деньги и на это.
Со скоростью шесть залпов в минуту эти чудо-машины принялись обрабатывать городские стены. А в каждом залпе, между прочим, по десять коротких острых стрел, бьющих на семь сотен шагов, и от которых даже полный воинский доспех спасет не всегда!
Прежде чем горожане спохватились и, лихорадочно работая, сколотили щиты для бойниц, человек двести убитых и раненых унесли со стен.
Потом обстрел ослаб, зато бунтовщики принялись на виду у всех сколачивать осадную башню.
Работали они с ленцой, ни шатко ни валко. Из чего воительница поняла, что штурма не будет. Впрочем, не она одна это поняла.
Хотя военачальники хоть с одной, хоть с другой стороны умом не блещут, но понимают, что штурм – это игра в чет-нечет, где ставка – твоя голова. При неудаче войско претендента разбежится кто куда, а известно, что из трех штурмов только один бывает успешным.
Кроме того, у этого Аргантония было немного опытных воинов.
Впрочем, и в городе их было мало.
Ветераны-отставники из легионов, кто еще был достаточно крепок, наемники (к счастью, ни одного соратника Орландина не встретила), дружины нескольких саксонских танов, застрявших тут по дороге ко двору в Александрию.
Всякие сорвиголовы, которые обычно скапливаются в любом портовом городе.
Да еще команда норманнского купца – три десятка могучих парней семифутового роста.
Они в самом начале решили, что местные проблемы их не касаются, и попытались проскочить сквозь пиратское оцепление. Им это почти удалось, и удалось даже отбить абордаж, когда их догнала тартана под черным флагом. Но, отваливая, корсары запустили в трюм кнорра кувшин с «диким огнем», и до гавани северянам пришлось добираться на шлюпках. Двое суток они пили беспрерывно, разнося кабак и с руганью и божбой поминая погибшую лохань (для норманна корабль – почти живое существо).
А на третьи сутки в полном составе вступили в городское ополчение, причем их капитан, рыжий Сигурд, пообещал поймать Аргантония и накормить его же дерьмом, предварительно завязав узлом его козлиную бороду (смертельное оскорбление у викингов).
Она вновь посмотрела в сторону моря, на обвисшие паруса морских разбойников.
Да откуда же столько денег у этого самого Аргантония? Вроде не богач, так, сын двоюродного Дяди брата отца нынешнего царя, безвылазно просидел в имении полжизни, и вот на тебе! Какая муха его укусила?
А страдать из-за него должны они с сестрой.
Чем больше Орландина размышляла над всеми этими событиями, тем все более странными и подозрительными они ей казались.
Конечно, в Империи бунты не такая уж редкость – раз в пять – десять лет обязательно какой-нибудь город или даже целая провинция поднимутся и устроят очередное непотребство.
Но в том-то и дело, что Тартесса это не касалось. Бунтов тут не помнят не то что старожилы, но ничего такого не упомянуто ни в городских хрониках, ни даже в преданиях.
Споры о престолонаследии если возникали, то решались, как положено по древним законам, дошедшим со времен Атлана. Либо по священному жребию в храме Посейдона, либо там же – в священном поединке на бронзовых мечах.
А народ тут всегда жил неплохо и зажиточно.
Да и вообще, чего бунтовать? Неужели простым людям не все равно, как будут звать того, кто ими правит? Так ведь восставали, уж никто не помнит сколько раз. Резали друг друга, гибли от голода и мечей легионеров и наемников, а потом уцелевшие гордились тем, как храбро дрались… непонятно из-за чего.
Вот теперь и тут то же самое.
Единственное доброе дело – осаждающие выпустили из города всех артистов и певцов. Посейдоновы состязания были священными даже для них.
Так что хоть ее мимолетный знакомый Стир в безопасности.
Правда, осаждающие предупредили, что тому, кто попытается вывезти кого-то из горожан, придется плохо.
И выполнили свое обещание.
Один из рапсодов, родом фракиец, соблазнился золотом и спрятал в сундуке богатейшего торговца мехами в Тартессе – Иоанна Кантакузина.
Тщетная предосторожность – багаж актеров обнюхивали натасканные на людей псы.
С беднягой расправились прямо напротив городских ворот, в полете стрелы.
Он на коленях умолял о пощаде, просил оставить ему жизнь, но над ним сначала вдоволь поглумились, а затем, узнав, что он христианин, прибили к кресту, говоря при этом, что оказывают ему услугу: он-де прямиком попадет в свой рай.
Рядом на виселице был повешен и певец.
Все это произошло у Орландины на глазах – как раз тогда она натаскивала на отражение штурма первую сотню своих солдат.
Крики умирающего мучительной смертью купца слышались много часов…
Почему-то эта смерть застряла у прознатчицы в памяти.
Она несколько дней потом вспоминала случай, когда в предместьях Сиракуз ребята из тысячи «Серых волков» поймали спрятавшегося в бочке знаменитого работорговца и как он точно так же умолял не убивать его, пока довольно хохочущие наемники вытесывали кол из поваленного оливкового дерева.
И ей тогда казалось очень смешно, что этот важный толстяк унижается и плачет.
Она, правда, одергивала себя, говоря, что есть разница между меховщиком и работорговцем.
Продавцов живого товара все презирают и сторонятся. А воины особенно, ибо возможность угодить на продажу в цепях у них едва ли не самая большая.
А с этим мятежом все ж определенно неладно. Вот старшие офицеры и городские чины тоже недоумевали и иногда вскользь говорили, что дело тут нечисто, и прогневали они, видать, кого-то из богов или демонов.
Встав, она замоталась в мантилью (осень все-таки, сыровато, и ветры несут с моря промозглый холодок) и продолжила обход стен.
За ней было увязалась Лекка, но Орландина жестом приказала ей остаться.
Цокая отменными бронзовыми подковами, она спустилась по винтовой лестнице.
Сапоги были что надо – зубровой кожи, на тюленьей подошве, подбитые медью, легкие и непромокаемые. Орландина получила их вместе с мантильей на второй день службы, когда ее воинству прислали две телеги всякого добра, реквизированного у купцов, замешанных в заговоре.
С паршивой овцы хоть шерсти клок, как любила говорить матушка Сэйра (вот уж кто был бы здесь на месте!).
Путь ее лежал к пятой башне, она же Башня Ласточки. Именно ее поручили охранять женской когорте,
