темными выразительными глазами и плотно сжатым ртом напоминало лицо римлянина со статуй старой империи. Приглядевшись, можно было понять, что лет ему не так и много, около тридцати.
Простое дорожное одеяние, на которое нашит потемневший знак ордена – морской скат с поднятым для боя острым хвостом.
На груди – серебряная медаль-фалера за храбрость, с портретом августа Птолемея (каким он был лет сорок назад).
Где-то успел повоевать…
На рукаве круглая красная нашивка за тяжелое ранение. На поясе вместе с мечом висел кинжал в ножнах необыкновенно тонкой работы; клинок из тяжелой синеватой стали был не шире двух ее пальцев.
С непонятным облегчением убедилась в отсутствии белого монашеского подворотничка. Стало быть, не воин-монах, а обычный, светский брат ордена. Впрочем, сейчас настоящих монахов в воинских орденах мало – даже не все комтуры…
И еще, было в облике Эомая что-то подкупающее и располагающее к себе. Такое смутное ощущение надежности и защищенности.
Можно ли удивляться, что через полчаса они вместе покинули харчевню и Эомай вызвался проводить ее до гостиницы.
Она впервые в жизни просто шла с мужчиной и беседовала.
О чем?
Да так уж ли это важно?
Леший заговорщицки поманил Кара и, прищурившись, спросил:
– Как, паря, прогуляться не желаешь?
– То куда пан Борута зовет пана ясного круля? – встревоженной наседкой прикрыл Будря мальчика своей широкой грудью. – И для чего?
– Не боись, не по девкам шариться, – пошло захихикал козлорогий и, посмотрев на зардевшегося парня, добавил: – Хотя, зрю, кой-кто ужо и зараз не прочь.
И уже серьезно добавил:
– Обретаются тут людишки, у коих можно порасспросить да поразведать про Темного Бога…
Юноша мигом напрягся.
– А ты откуда знаешь? – азартно зажглись его голубые глазенки. – Или бывал уже здесь?
– Это в Брундизии-то? Не приходилось, врать не стану. Вот дядька мой сказывал, что заносила его как- то судьбина в сей городишко. Аккурат, когда сюда Спартак со своим войском шествовал.
– Ничего себе! – присвистнул царь-беглец. – Так все-таки откуда информация?
– Эх, паря, – похлопал его по плечу лесной князь, отчего усатый лех помимо воли дернулся. – Не все на красных девок потребно заглядываться. И не перечь старшим! – цыкнул на мальчика, когда тот, насупив брови, попытался что-то возразить.
– Пан Борута! Не вольно так с ясным паном крулем мувить!
– Да и ты помолчи, свиристелка усатая, – осадил воеводу куявец, – когда иные дело бают. Не елозь, не елозь рукой-то, твой меч вот он где.
Показал пану его фамильный меч, невесть каким образом оказавшийся в руках у рыжего рогатого толстяка. Видя, что Будрины глаза налились дурной кровью, помахал у него перед глазами пятерней, молвил пару слов на своем наречии и вернул леху оружие.
– Будрыс, уймись! – топнул ножкой мальчик. – А ты, господин, продолжай.
– Листочек занятный приметил, на стене висящий. Причем висел не в одном месте. Ну я любопытства ради и прихватил один.
Протянул Кару небольшой листок дешевого папируса, на которых обыкновенно писали всякие объявления.
На листке, обведенный траурно-черной рамочкой, красовался призыв:
«Храм Последних Темных Дней приглашает всех граждан, которым не безразличны судьбы Отечества и Геба, на богослужение, посвященное изгнанию Темного Бога».
Ниже буквицами поменьше указывался адрес, по которому располагался храм: улица Птолемея Пятнадцатого, в помещении театра Флавия.
– Не мыслю, что много там узнаем, однако все лучше, чем в этом клоповнике обретаться.
– Я иду! – решительно молвил царь и вопрошающе глянул на Будрю.
Тот покрутил, покрутил свой ус и неохотно кивнул:
– Hex бенде! Хотя, бей меня Перкунас своими молниями, не по нраву мне твоя затея, пане леший! Совсем не по нраву!
Театр Флавия, наверное, в свое время был весьма популярным в Брундизии заведением. Об этом свидетельствовало уже одно то, что находился он на центральной улице города. Да и фасад здания еще хранил остатки былой роскоши: не полностью опала позолота на резной вывеске, изваяния девяти муз находились в относительно ухоженном состоянии.
Однако в связи с общим упадком интереса граждан этой части Империи к изящным искусствам, начавшимся с четверть века назад, театр захирел и сдавался нынешним его владельцем в аренду тем, кто мог дать более-менее приличные деньги.
На входе троицу неофитов встретил худосочный бледный тип, одетый в черный балахон с откинутым капюшоном.
– Ваше приглашение, – обратился он с поклоном к Будре, наверное вызвавшему наибольшее уважение своей дородностью и внушительной физиономией
Лех недоумевающе оглянулся на своих спутников. Какое еще приглашение, разве вход не свободный?
Козлорогий, сориентировавшись, сунул ему в руку листок с объявлением.
– Это? – спросил вояка, протягивая папирус привратнику.
Тот с поклоном принял лист.
– Прошу шесть денариев, господин.
– Як то? – шарахнулся лех. – За цо?
– Благотворительный взнос, – развел руками тощий. – На борьбу с Темным Богом. Разве господин не хочет, чтобы враг человеческий был повержен?
– Господин хочет! – заверил его Кар, пребольно наступая на ногу своему телохранителю. – Очень хочет, не правда ли?!
– Так есть, так есть! – поспешил согласиться Будря, доставая из кисета шесть монет.
Приняв взнос, привратник достал из кипы, лежавшей рядом с ним, три точно таких же балахона, в который был облачен и он сам.
– Господа могут переодеться прямо здесь.
– Зачем?! – воспротивился лех.
– Ну, возможно, господин не хочет, чтобы его узнали. Наше собрание хотя и открытое для всех, но разумные меры предосторожности не помешают. Не ровен час, просочатся слуги Темного Бога. Наряд поможет скрыться от их дурных глаз.
– Разумно! – восхитился леший, помогая Будре облачиться.
Царь справился с одеванием самостоятельно.
– На выходе сдадите, – предупредил привратник, всучивая каждому из них по небольшому клочку папируса. – Не забудьте накинуть капюшоны.
– То есть справжний лехотрус! – возмущался телохранитель, шествуя в глубь здания. – Выдуривают у людей деньги, злодеи бессовестные!
Пройдя по длинному темному коридору, едва освещаемому несколькими тусклыми светильниками, они попали в довольно вместительный зал, в котором находилось три или четыре десятка людей, одетых все в те же черные балахоны. Одеяния сливались с обивкой стен. Света здесь тоже было не больше, чем в давешнем коридоре. Четыре факела по углам да пара в центре, прямо над большим столом, покрытым все тем же черным сукном.
Кару вдруг сделалось жутковато, и он вцепился в руку лешего.
