ординарцу. (Что я и сделал).
И, нагнувшись к мешку:
— Видал фрицевы деньги: с серпом и молотом! Социалисты… мать их…
Близился рассвет.
— Держитесь правее, — напутствовал нас комбат. Тут появился броневик. Настреляется, сволочь, возвращается за грузом и вновь гуляет. Подорвать нечем. А ведь у вас там 'лопаточники' есть.
Возвращение было столь же удачным. Балоян приказал тотчас отыскать командира саперов и отправить их в путь. Прошло, однако, не менее получаса, пока удалось разыскать забившегося в дальний угол лейтенанта. Он, видите ли, решил отоспаться за все прошлые ночи и вид у него был действительно помятый.
Напутствуемые некоторыми, может быть, не вполне приемлемыми выражениями, 'лопаточники' отправились в путь, заложили мину под колеса обнаглевшего броневика и взорвали его.
На пути в штаб я сделал краткий привал у артиллеристов и минометчиков. Под надежным накатом, на краю рва, при теплой печке лежали на нарах и сидели на табуретах военачальники всех рангов, кто в чем, попивали чаек.
— Что это? — говорю, — люди вроде бы воюют, а вы прохлаждаетесь.
— Ну и нахалы эта пехота. Мы, к вашему сведению, только что отстрелялись. Едва выпили по малой, а вы уж тут! Налить или отказать?
— Нужны вы очень! У меня у самого полна фляжка.
— Тогда милости просим. Мерси. Переходим к байкам. Не возражаете?
О них-то и речь.
Особенно они удавались артиллеристу, которому довелось воевать еще в Первую мировую. От него я наслышался о так называемой царской армии больше, чем вычитал о ней. Не говоря уже о степени правдивости. Хотя рассказы майора никогда не выходили за пределы смешных новелл.
— Стояли мы в резерве. На отдыхе. Пополнились людьми, их тогда было больше, чем нужно, артиллерией и боеприпасами, которых, к сожалению, было много меньше, чем нужно. И вдруг, ни с того ни с сего слух: инспекция, генерал-лейтенант объявился. И началось. Шагистика, это они всегда любили. Стрельба. Учения по макету, какая-то еще маята и в заключение проба солдатской пищи-рациона. Пришел старикан на солдатскую кухню, сам зачерпнул из котла, пригубил, как-то повертел головой, да и сплюнул. Что началось! Одного тут же сняли, другого посадили под арест… скандал.
Наконец, собирают. Сидим, помалкиваем. Выходит наружу его превосходительство, прощения прошу — высокопревосходительство. И произносит: 'Что ж господа офицеры. Маршируете изрядно, стреляете и того лучше, в тактике не хуже моего разбираетесь, а что касается борща… кабы не язва желудка, с котелком бы съел'.
Всего же более удержались в памяти рассказы о генерале Михаиле Ивановиче Драгомирове (1830– 1905), авторе в свое время нашумевшей книги об основах 'мирного воспитания войск', главным принципом которой было известное драгомировское 'не муштровать, а воспитывать'. И только то, что солдату может пригодиться на войне. Монархист и антисемит, Драгомиров не без успеха играл под Суворова, позволяя себе смотреть на солдат как на 'святую скотину'. Не приемлю в нем и то, что, полагаясь на штык и рассыпной строй Драгомиров решительно возражал против вооружения русской армии пулеметами (достаточно, мол, снабдить солдата 'тридцатью патронами). И все же было в Драгомирове такое, что вызывало восхищение и уважение офицеров и солдат. Природный ум публицистический талант, личная храбрость, независимость суждений.
Ему поручали и командование Военной академией и Киевским округом, и генерал-губернаторство, затем ввели в Военный совет и даже прочили в командующие Дальневосточной действующей армией взамен Куропаткина, от чего Драгомиров по летам своим и физической слабости категорически отказался.
Часто, по нашим собственным немочам, вспоминаю я и то, как Драгомиров отозвался на предложение высказать свое суждение о введении генерала Е-ва в Военный совет империи: 'Заседать в Совете может, совета подавать не может'.
Но вернемся ненадолго к рассказам майора-артиллериста. Не все, к сожалению, сохранила память, а книги о Драгомирове как-то не попадались и не знаю, есть ли такие.
…Случилось так, что в алтаре военной церкви кто-то, прошу прощения, наложил… До царя дошло. Командующий округом Драгомиров рвет и мечет. А найти виновного не могут.
Вызывает военного прокурора (взгляд на меня). Спрашивает: как ищете? И говорит: дурачье, психологии не понимаете. А она, между прочим, самое главное в вашем ремесле. Поймите: офицер не позволит, солдат не посмеет. Ясно?
— Так кто же тогда, Ваше высоко…
— Ну как же не понять! Унтер-офицер сверхсрочной службы! Вот где надо искать. От солдат отошел, до офицера же не дошел. Еще разъяснять или сами додумаете?
И что оказалось? Так и есть: унтер-офицер сверхсрочной службы. Чем-то его обошли. (И ко мне: 'Учили вас этому в институте? Нет? Как же так?')
— Знаете, майор, как и всякий бурбон, так и Драгомиров третировал, насколько я знаю, военную юстицию. И этот его успех нельзя выдавать за соломонову мудрость. Мне известны случаи, когда он, доверяя анонимкам…
— Правильно. Не ожидал, хотя и рассказывали про вас… Собирает Драгомиров по какому-то поводу все роды войск на банкет. И тост: за Генеральный штаб — мозг нашей армии, артиллерию — ее руки, пехоту — ноги, связь — нервы… ну и все в таком роде. На это он был мастер.
И уже было начали пригублять, как поднимается старенький генерал и говорит эдак нараспев: 'Военную юстицию изволили запамятовать, Ваше…'
— Правильно, господа. Прошу прощения. Добавим к сказанному — за военную юстицию, прямую кишку, через которую армия выбрасывает все ей ненужное…
Когда отсмеялись — с тем неподдельным товариществом, которое вырабатывается в человеке в ходе справедливой войны, — майор, озабоченный моим отношением к рассказанному, потрепал меня по плечу, разлил по новой и сказал:
— Вы, юноша, не смеете обижаться по столь невинному поводу. Конечно, бурбон, как и весь генералитет. Начиная с великого князя Николая Николаевича. При всем том Драгомиров же оставил нам здравый совет. Будучи начальником Академии Генерального штаба, он имел обыкновение беседовать с офицерами на вольные темы. И отвечать на вопросы. Спрашивают его однажды:
— Мы тут нередко спорим, Ваше высокопревосходительство, должно ли русскому офицеру самолюбие иметь. Драгомиров помедлил и говорит:
— Видите ли, господа, самолюбие что… его надо иметь, но стыдно показывать.
Разгорелся спор. Некоторые были за то, что терпеть и сносить обиду позорно и безнравственно. Некоторые держались формулы генерала. Уже накинув шинель, чтобы распроститься с обществом, я решил подлить масла в огонь
— Рассказывают еще про Драгомирова, что, как-то сидя в кабинете командующего округом, кабинете, выходящем окнами во двор, он обратил внимание на то, что вызванный им полковник шествует без шашки. Безобразие! Но вот он входит, и шашка при нем.
Отделавшись пустяковым поручением, Драгомиров отпускает полковника, поворачивается к окну: без шашки. Снова вызов, и снова в шашке.
— Что за парадоксы вы выделываете с шашкой? Отвечайте смело. Обещаю повышение по службе, если ответ понравится.
— Ничего парадоксального, Ваше высокопревосходительство. Входя к вам, я навешиваю вашу собственную шашку, а выходя от вас, возвращаю ее на вешалку в приемной.
Остальное профантазируйте сами. Спасибо за приют, угощение и интересный разговор.
Только что выговорил, как страшный грохот потряс землянку. Снаряд ударил в угол наката, сорвав
