Плужников так понимал: спадают косные оковы – и наша сила, почитай, теперь развернётся пуще. Теперь-то – мужикам и надо самим захватывать свою жизнь.
Вот когда и придёт мужицкая правда!
Мимо него пробегали, и по тропкам вниз, отпущенные ученики.
460
Ещё два дня бесполезно проискал Керенского по Петрограду ходатай за арестованных религиозных. Снова пошёл в Таврический, – в Екатерининском зале лежали солдаты, задравши кверху ноги, ещё больше сорной бумаги на полу и окурков, склад валенок, – а Керенского не было, и кто-то сказал, что он теперь в Мариинском дворце. Добросовестный толстовец отправился в Мариинский, но там швейцар заверил его, что Керенского не только нет, но и не было ни разу.
Несомненно он был в Петрограде, и во многих местах, где-то носился в кипучей разнообразной деятельности, его рвали на части, но Булгаков достичь его не мог. Тогда он решил уезжать в Москву, а перед тем ещё раз посетить Гиппиус и Мережковского, где его знали. Там пригласили выпить чашку чая, и не расспрашивали, а объясняли ему: Гиппиус – что свобода уже становится захватанным словом, а как бы не было резни, потому что Совет рабочих депутатов не даёт вздохнуть Временному правительству; а Мережковский – что раньше того немцы придут и они-то и будут резать. Булгаков улучил момент, вставил о своих неудачах с Керенским. И Философов, который сидел там же, предложил: жена Керенского, Ольга Львовна, милая, интеллигентная, всегда была помощницей мужа во всей его общественной деятельности. Можно отправиться к ней домой, рассказать всё дело и просить поговорить с мужем.
– Верно! – воскликнула Гиппиус. И сразу подошла к телефону, соединилась с квартирой Керенских. Но прислуга ответила, что барыни нет дома, а мальчики в школе.
Тогда литераторы написали письма – и Керенскому, и Керенской, с просьбой принять и выслушать секретаря Льва Толстого. И подбодрённый Булгаков отменил свой отъезд. А сегодня утром отправился сразу на квартиру Керенских.
Он доехал на извозчике до тихой Тверской улицы за Таврическим садом, в улице этой не было ни экипажей, ни пешеходов, никаких следов и революции. Означенный дом оказался старым трёхэтажным зданием, на котором во многих местах облупилась грязная серая краска. И подъезд – грязноватый, непритязательный. И швейцара нет.
Но вышла какая-то девочка и показала дверь на первом этаже. Булгаков был глубоко тронут этой неприхотливостью знаменитого человека, которым сейчас жила и восхищалась вся революция.
На двери – медная дощечка: «Александр Фёдорович Керенский». Но такие безлюдные были и дом, и лестница – казалось Булгакову, когда нажимал на пуговку звонка, что никто не отзовётся. Однако дверь открылась, и мешковатая сонная прислуга в тёплой кофте и тёплом платке на голове, как будто за спиной её в комнатах был мороз, подтвердила, что Ольга Львовна дома. Булгаков передал ей письма, визитную карточку и просьбу принять его ненадолго.
Прислуга ушла, возвратилась и впустила в маленькую гостиную:
– Барыня просит обождать вот здесь.
Нет, это не гостиная была, но приёмная очень скромного адвоката. Две японских вышивных картинки на стенах. Простенькая мебель. Впрочем, через дверь виднелась другая комната – больше и обставленная комфортабельней. А откуда-то ещё из глубины слышался молодой женский голос, видимо от телефона.
Вскоре Ольга Львовна вошла и сюда, торопливо. У неё были волосы в пробор на стороны, высоко, но и косо открывавшие лоб. И эта косость, передаваясь в крупные глаза, а затем косоватый и рот, создавала выражение какого-то постоянного удивления на её лице.
– Простите! – заявила она сразу же. – Но принять вас теперь я не могу. Сейчас звонили, моему мужу сделалось внезапно дурно, он в обмороке, и я должна ехать к нему в министерство юстиции!
Булгаков понял, что его разговор состояться не может. Но:
– Госпожа Керенская, может быть я как раз могу быть вам чем-либо полезен в данный момент?
Она оживилась поддержке:
– Нет ли у вас знакомого доктора? По телефону сказали, что нужен доктор.
Булгаков изумился: герою революции, министру юстиции – дурно, и в министерстве близ него не могут схлопотать доктора иначе как через жену?
Увы, он не постоянный житель Петрограда, но в министерстве не может быть без доктора, да наверно уже и нашли!
– А у вас нет извозчика?
– Ах, я только что отпустил его!
– Не знаю, как я доберусь, – тревожилась Керенская, и лицо её выглядело ещё более удивлённым, растерянным.
Ольга Львовна накинула лёгкую дешёвую шубку с белым мехом на воротнике и обшлагах, вышли на улицу. Та по-прежнему была пустынна. Зашагали к Таврическому.
Чтобы к молодому излюбленному герою России доставить его жену – Булгаков ощущал на себе полномочия остановить любой автомобиль, высадить седоков из любых саней, – но не было ни тех ни других, никого!
Быстро шли по снежным утоптанным тротуарам, не слишком широко и расчищенным тут, только что на двоих, с Таврической стало пошире.
– Алексан Фёдорыч, наверно, очень переутомился за эти безумные дни? Сколько ж он спит? Может ли спать?
Сильная тревога промелькнула по лицу Ольги Львовны, очень бледному, как видно на свету, она сама измучилась:
– Ах, ещё бы! За последнюю неделю он не спал ни одной полной ночи. Да просто не ложился в постель. – (Не могла же она сказать чужому, что он вовсе дома не бывал! Что она сама караулит его в Думе, изнемогая от бессонницы…) – Можете себе представить его состояние? И сколько пережито!
– Да вы и сами измучены! Совсем измучены! – теперь доглядел он.
– Да, – пыталась улыбаться Ольга Львовна, – должна разрываться во все стороны. А сколько звонят по телефону! Поверите, утром просто одеться не могу – звонок! звонок! Надеваю один чулок и бегу. Надеваю другой – опять звонок, опять бегу!
Наконец, настигли ваньку. Стоял, запаренная лошадь пыхала боками.
– Знаешь, где министерство юстиции? На Екатерининской. Езжай, пожалуйста, да поскорей.
– Не могу, барин, лошадь занудилась.
– Ну, хоть довези до другого извозчика! Мы к больному торопимся!
Сели. Затрусил ванька помаленьку. Ещё быстрей ли, чем пешком. Как в насмешку!
Достигли другого извозчика – пересели. Но и у того заморенная лошадь, не лучше.
Автомобиль, автомобиль! – хотел Булгаков увидеть и остановить.
Наконец за спиной услышали автомобильные гудки. Шёл, с красным флагом на носу. Булгаков соскочил, кинулся наперерез автомобилю, там рядом с шофёром – студент.
Загородив дорогу и руки протянув – остановил.
– Товарищи! Товарищи! Вот – супруга министра юстиции Керенского. Её нужно немедленно доставить на Екатерининскую улицу, министру дурно!
У седоков автомобиля тоже переполох: министру дурно? Студент спрыгнул, вежливо подсадил Ольгу Львовну.
И умчались.
Булгаков расплатился с извозчиком и уже не торопясь побрёл по тротуару, размышляя: какой фатум всё мешает ему в его деле?
С Керенским теперь возможен даже трагический исход, но если он и выздоровеет, то, очевидно, нескоро и нелегко. Так что не приходится ждать приёма ни у него, ни даже у супруги.
А больше обратиться не к кому, он не знал. И значит, надо уезжать из Петрограда.
