Любая попытка встать пресекалась не сильным, но болезненным ударом командирского костыля по лбу. Было очевидно, что Руднева звук удара дерева о кость забавляет. Следующие полчаса Вадик пытался убедить его и вызванного вестовым Балка, что за борт его прямо сейчас бросать не надо, и только потом ему наконец позволили изложить свою точку зрения на события.
— Ладно, Вадик. Как ты сюда прополз, мы с Василием поняли, теперь объясни нам, а ЗАЧЕМ ты нам тут нужен, живой и здоровый. С Василием понятно — офицер, спецназ, сплошные плюсы для нашего положения и грядущего абордажа. Я — вынужденно командир 'Варяга' и лучший спец в грядущих событиях на несколько лет вперед на борту, а по путям развития техники так на десятилетия вперед наметки помню. А ты нам на кой, лишний балласт? Ты кто, студент меда пятого курса, так? Какие у тебя полезные знания, которые можно применить в данной эпохе? Ноль ты без палочки без своей диагностической аппаратуры образца начала XXI века! А если ты рассчитываешь на мои дружеские чувства, то после того, как я от Василия узнал, что это ТЫ меня подвел под монастырь, лучше и не мечтай.
— Знаешь, Петрович, на твои дружеские чувства я и не рассчитывал. Поэтому подстраховался. Во- первых, вам поддержка с самого верха не помешает, я думаю?
— Дорогой Вадик, твоего папы-профессора с его знакомствами тут нет. Тут даже моего босса, который и был его главным знакомством 'наверху', и то нету. Так что вернись в реальность и не обещай нам того, чего у тебя нет.
— Зато тут есть Император Всероссийский Николай Второй. У которого сын родится, больной гемофилией — это несвертываемость крови, и пара родственников страдают от пневмонии недолеченной. Ну и еще он легко поддается внушению, судя по истории с Распутиным.
— У тебя нет никакой аппаратуры, нет антибиотиков, ни хрена у тебя нет, чтобы Николашке предъявить! Как там в той старинной рекламе было? 'Слова твои пустые обещания'! Я уже молчу, что гемофилию и у нас лечить пока не научились, это же генетическое заболевание!
— Лечить — нет, не научились. А вот облегчать состояние больного, если у него болезнь в легкой форме, а цесаревич при тяжелой до 1918-го просто не дожил бы, можно простыми переливаниями. Свертываемость временно улучшается, если по простому. В нашей истории первые переливания были в 1914-м, так что ускоряем всего на десять лет. Ну а группы крови, технология их распознавания и то, что переливать лучше плазму крови, отделенную на центрифуге, это уже мое личное ноу-хау. Я неделю сидел за компом и зазубривал, КАК это можно сделать вначале века.
— А кто ты ТУТ такой, чтобы тебя к императору вообще допустили? Младший врач с пусть героического, но рядового крейсера? Это все равно, что у нас к президенту на личный прием пробиться полковому доктору из Чечни…
— Василий, а тут ты не прав. Положим, один раз к Николаю мы нашему доктору доступ обеспечить сможем…
— Как?
— Николай зело любит всякую мистику. Так что если ему из Циндао дать телеграмму с датами гибели 'Енисея' и 'Боярина', то на прием можно рассчитывать — пока Вадик доберется до Одессы, они как раз и потонут.
— Петрович, а ты помнишь, когда они должны потонуть?
— Вадик, забудь о Петровиче, на людях ляпнешь — придется списать тебя на берег как психа. Я Руднев, Всеволод Федорович. А насчет помнить, когда они потонут — обижаешь, тут уже я в теме, как ты с переливаниями, а Василий со спецоперациями.
— А они точно потопнут по графику? Наша эскапада на их судьбу не повлияет разве?
— Они оба завтра подорвутся на своих минных заграждениях, которые будут ставиться по довоенным планам. Что бы мы на 'Варяге' не вытворяли, этого нам не изменить. А вот воспользоваться этим мы очень даже можем!
— А я хотел ему его дневники за 1904 год, за январь процитировать, то-то мужик удивился бы, с его- то преклонением перед мистицизмом.
— Ну так и процитируй, раз уж выучил, 'Машу каслом не испортишь', как говаривал поручик Ржевский.
— Хорошо, уговорили. Когда мы отходим на катере, Петрович?
— А кто такие 'мы', прошу прощения? — С нескрываемым сарказмом спросил Балк.
— Да, Вадюш, мне вот тоже интересно, чего это ты себя на 'мы' вдруг стал называть-то? Тебе-то царем точно стать не светит, тебе его только уговорить надо, а не подменять. — Весело поддержал его Руднев, уютно развалившийся в кресле, насколько вообще можно развалиться в кресле с пробитой в трех местах осколками обивкой и с перебитой ножкой, под которую подложили пару книг. Плотники все еще заняты латанием более важных, чем капитанское кресло, вещей.
— Ребята, вы чего, меня одного на этом катере отправите, что ли? — Даже привстал от возбуждения Вадик, всегда бывший домашним мальчиком, и которому до сих пор ничего сложнее спаивания Карпышева в жизни делать не приходилось.
— Нет, конечно, пара мехов и куча раненых, а ты на что рассчитывал?
— Мужики, но я же…
— Хватит истерик! Еще расплачься мне тут! Ты, во-первых мужик, во-вторых — морской офицер, а в третьих, ты что, правда думаешь, это ТЕБЕ будет тяжело? Тебе надо — дойти до порта, дать интервью во все газеты о гибели 'Варяга', отправить телеграмму Николашке, расслабься, ее текст твой предшественник, доктор у тебя в башке, составит. Добавить в нее даты гибели 'Боярина' и 'Енисея', на пароход и в Одессу, а оттуда курьерским в Питер. Там — додавить Николая на сохранение в тайне истории с 'Варягом' и на отсылку команд для гарибальдийцев на Дальний Восток. А нам с Василием всего-то навсего выиграть войну! Вдвоем, блин!
— Стоп. Всеволод, у тебя тут нестыковка. Если из Питера на Дальний Восток отбудут команды на два 'Гарибальди', а у берегов Японии пропадут 'Ниссин' с 'Кассугой' — то об инкогнито можешь забыть. Нас тогда будут искать, и скорее всего, перехватят.
— Блин. Тут ты, брат Василий, прав. Надо как-то замаскировать бы. О! Идея. В России всерьез думали о покупке у Аргентины двух гарибальдийцев, но не срослось — бабки да откаты не поделили. Адмирал Рожественский заявил, что они не вписываются в концепцию русского флота. Видать, с ним не поделились. А что, если официально для всех и в Морском штабе, и для самих экипажей, они из Владика на пароходе отбудут принимать аргентинские крейсера, скажем, на Гавайи? Как, Василий, прокатит?
— Да, но только если никто, кроме Николая и Вадика, в Питере об истинном назначении экипажей знать не будет. Так, сходу лучше ничего не придумаю… И еще, ведь Япония запросит у Аргентины, правда ли та продала крейсера России?
— Угу, а потом еще Англия ноту заявит, что, мол, нельзя воюющей стране продавать оружие. Но самое смешное, что Аргентина будет искренне отрицать, что продает их России. Пусть японская разведка и дипломаты помучаются!
— Ребята, да я не путешествия боюсь, как мне одному уломать Николая-то? Он же самодержец Всея Великая, Малая и Белая Руси! Князь Финский, государь Туркестанский и прочее, прочее, прочее.[38] А я кто? Тут одного лечения сына и дяди не хватит. Я же не волшебник и не гипнотизер в конце концов! Ладно бы с тобой, Петрович, или с вами, Василий…
Резким взмахом руки Балк прервал лекаря.
— Мы ЗДЕСЬ ровесники, и вообще в одной лодке, так что давай на ты.
— Василий, не обзывай мой крейсер лодкой! Разжалую в матросы! Вадик, пряник ты сам для Николая придумал, причем классный. Я бы такой не смог, честное слово. Так что тебе и флаг в руки. А сейчас мы тебе еще и кнутик для него подготовим, индивидуального, так сказать, изготовления. Персональный ад Императора Всероссийского Николая Второго, прекрасного семьянина, кстати, и неплохого человека, но отвратительного правителя.
Значит, запоминай. Тебе придется открыть карты. Никакой мистицизм не поможет заморочить ему голову настолько, насколько нам необходимо. Придется тебе рассказать, кто ты, и откуда, вернее, 'из когда'. Процитируй его дневник, расскажи ему вкратце, чем кончилась у НАС русско-японская война, про первую мировую, про революцию. Короче, о всем том хорошем, к чему привела ЕГО страну дружба с франками и англосаксами…
