нарушения трудовой и производственной дисциплины спрашивали строго. За брак наказывали. Фронт требовал много новых сильных боевых машин.
Изувеченные танки ремонтировали в прифронтовой полосе. Оборудование, установленное на автомобили, работало круглыми сутками. Запасные части подвозили быстро. Меняли катки, башни, двигатели, орудия. Друзьям удалось попасть в такой передвижной ремонтный батальон – ПРБ. Иногда они вытаскивали из машин обгорелые трупы танкистов и хоронили на кладбищах у полуразрушенных городков и сёл. Документы передавали начальству, а сами работали днём и ночью восстанавливали танки, отправляя на передовую.
– Не могу, спать хочу, – как-то сказал Ивкин. – Как каторжные.
– Уж лучше на фронт, – согласился Сидор.
– Не болтать, – прикрикнул пожилой мужчина, регулировавший пусковой механизм. – За длинный язык не один поплатился. Успеете. Покормите немецких вшей. …Выбиваем немчуру, в блиндажах подушки, перины. И вши – табунами. Вот пытка. И спать хочешь, а не заснёшь. В сугроб залезешь, а они на тебе «окопались». Хоть какую баньку. Рад без памяти. Бельишко на мороз выложишь, а свои слямзят. Тут жить можно. Хотя и тяжко. И бомбят, и дальнобойная садит. А кому легко?
Однажды приехал на трофейном мотоцикле раненый майор. Морщась, стал просить капитана Зеленькова – начальника передвижной ремонтной базы – помочь пехоте, которая зарылась в землю, несёт потери.
– Чем я могу помочь? – кричал капитан, подняв с лица сварочный щиток. – У меня все запасники нестроевые, которые представления не имеют, как маневрировать, как бой вести из орудий. …Не обучены.
– Есть у меня три танкиста. Они могут… Дай машины. Ну, хоть одну. …Не имеешь права. Немцы прорвутся, и вы не успеете увезти своё хозяйство. Верну твои «коробочки» в сохранности. Немцы побегут, как только увидят наши танки. …Договорился с боепитанием. Подвезут снаряды и патроны.
– Не могу я своим приказать, чтобы они пошли в бой. За самодеятельность мне комбриг намнёт холку по первое число. …Знаю, что гибнут. Подавить миномёты… – задумчиво проговорил капитан. – Три километра. Авиация не поможет? Есть у нас несколько человек из экипажей. Помогают нам восстановить машины. В боях были, но кто ранен, кто контужен и обожжён…
– Прорвались у соседа. И могут взять нас в кольцо. Просил помощи, да, видно, мы не главное сегодня направление. Закрепимся…
– Должен согласовать с командованием нашей танковой бригады.
– Нет связи. Пытался. Человек же ты. Помоги. – Умолял майор, все больше бледнея. Подъехавшая санитарная машина остановилась в разбитой колее. Из – под капота рвался пар. Вышедший врач и водитель попросили воды и масла. Медсестра занялась раненым майором. Капитан подбежал к палатке, в которой ремонтировали танк.
– Пушкарь, звони в бригаду. Немцы близко. Раненых вывозят. Давайте заправлять танки и – на передовую. Грузите снаряды, сливайте горючее из тех, что без двигателей. Заправляйте готовые машины. Готовьтесь к отъезду. Ивкин, орудие может работать?
– Орудие сделали, а механизм поворота башни нужно менять. Испорчен.
Быстро собрались ремонтники и танкисты. Понимая ситуацию, молодой лейтенантик начал распределять по машинам ремонтников и однополчан.
– Сидорок, водишь? будешь давить пехоту. – Распоряжался он. – Снаряды погрузите и в седьмой танк. По четыре? Мало. Пулемёт укрепи на башне. Держите связь со мной. Постоянно. Наша задача – попугать. Сделаем пару выстрелов. Наступаем с другой позиции…
Через час четыре танка, маневрируя в развалинах городка, наделали изрядный переполох в рядах неприятеля. Редкие орудийные выстрелы заставили гитлеровцев попятиться. Потом была стремительная атака. Майор всё рассчитал. Пехота бежала за танками, забрасывая последними гранатами миномётные гнёзда неприятеля. И всё же два танка вышли из строя вновь. Фаустпатронщики, маскировавшиеся под убитых, умело произвели выстрелы по моторным отсекам и гусеницам.
– Дышать нечем, – отплёвывался Сидор, – Как же в такой коробке воевать? Угорел, как Антонов кобель.
Ивкин был заряжающим, Панькин – водителем.
– Оглох напрочь…
– Это тебе не у Проньки… – рассмеялся Сидор.
– Буду писать рапорт, чтобы вас, пацаны, отметили. Молодцы. Без вас бы нам каюк пришёл. Где ваш начальник? Ну, правда – ни разу не были в боях? Сержанты, – удивлялся раненый майор.
– То собирали, то ремонтировали. На броне сидели всю войну, – раздражённо проговорил Ивкин.
– Хотите, ко мне в батальон? Похлопочу. Танк вам найду. Ночью будете ремонтировать. Граница – вот она. Пятьдесят вёрст.
– Я – согласен. Запишите. Только не поваром и не санитаром.
– Сибулонец, о себе только думаешь? Меня тоже запишите к себе, сказал с обидой Сидор. – Друг называется.
Ночью ремонтники прибуксировали танки к берёзовому лесочку, где в землянках стучал кузнец, тарахтел генератор, вырабатывая энергию для сварочного агрегата. В вонючих воронках скапливалась весенняя вода – талица. Расщепленные закопченные берёзы пускали сок. Рощицы не стало. Из-за остова опрокинутого танка вышел пожилой повар – Никитич.
– Ужинать будет кто? – скорбно спросил он. – Я поехал за бельём, за водкой. Возвратился. Подъезжаю и слышу, как воет кто-то. Не приведи Господи. Жуть взяла. Распахано всё. Ничего не осталось. Рамы только. Похоронил ребят. Трое страшно обгорели. Увезли. Помянем, однако. Сильна эта «Катюшка». Глухарей насобирал обгорелых. Концентрат сварил.
– Как же так? – Удивлялся начальник ремслужбы. – Промахнулись?
– Приезжал связист на кобыле. Аппарат поставил на пеньке, доклад ему сделал. Списки погибших подал. Надо вернуть. А вы-то, где были, хлопчики? Думал, что один тут буду куковать.
– Маленько повоевали. Понюхали пороху… – сказал Ивкин. Уцелевшие рембатовцы, пытались найти в воронках что-то исправное, нужное.
Батальон таял с каждой атакой. Прорывавшиеся из окружения остатки танкового полка и разношёрстная пехота били из самоходных орудий, утюжили гусеницами мелкие окопчики, вырытые на окраине разбитого хутора, на зазеленевшем поле. Атаковали. Тылы отстали. В поредевших ротах кончились противотанковые гранаты, не было снарядов к сорокопятимиллимитровым противотанковым пушкам, а о патронах и говорить нечего. Делили последние запасы.
– Хоть бы пару бутылок, – бормотал Ивкин, снаряжая диск ручного пулемёта.
– Тебе с самогонкой? – вынимал обоймы из вещевого мешка Сидор.
– Хоть бы и со спиртом. Пожог бы один танк и легче стало. Передавят, как тараканов. Соседи ушли вперёд, ну хоть бы кто помог.
– Моей Любушке завтра два года исполнится. Ванька говорил, что с одного раза дети не получаются.
– У нас не в Углах, – сказал Ивкин. – Не у Проньки. Башку не высовывай, отец. А то придётся мне твою Любушку удочерять. Что ж ты молчал? Как Антонов кобель.
– Нина ничего не писала. Это мама сообщила. Опять полезли. Понимают, что мы не позволим им соединиться.
Панькин стрелял из двух винтовок. Не признавал другого оружия. Даже немецкий пулемёт МГ-34 считал тяжелым и неэкономичным. Пока одна винтовка остывала, менял позицию, пускал пуля за пулей из другой. А стрелял он артистично.
– Сначала офицеров нижи. Гляди по выправке, – учил младший лейтенант Титичкин – кривоногий, коренастый, ставший недавно командиром роты, из семипалатинских казаков. Коли шибко худой или