– Нашлась дурёха, – проговорила бледная остроносая женщина, кивнув в сторону киоска.
– Люська Теребцова?
– Она в Томске. В культпросветучилище учится.
– Слезами будет умываться. Такая маленькая, тоненькая – ну, вылитая балеринка.
– Ей бы в куклы играться, – озабоченно сказала пожилая библиотекарь.
– Вчера Половникова измордовал у клуба.
– Ему-то стоило. Десятницу Уленькину оговорил. За трепотню и получил.
– Кто ж за неё вступится? Сиротка. Отец на охоте угорел в зимовье, а мать замёрзла пьяная.
– Сам. Клейма негде ставить. Одно слово – зэк.
– За что ж он?
– Не знаешь, Танька, разве? Суд был в райцентре не так давно. Дело было в Центральном. Напали на мальчонку два сыночка – директора леспромхоза и парторга. Зэк вступился. Они с велосипедными цепками и кастетами. Деньги требовали с пацана. Он мимо шел из столовой. Стал убеждать, а эти обозвали вербованным, начали цепками махаться. Вот и судили его.
– За что?
– Зэк чего-то им поломал. То ли рёбра, то ли руки. Писали в газете.
– Брехня это. Парень ток с армии пришел. Комсомолец. Звено валочно-трелёвочное организовал. Фамилия у него редкая.
– Ага. Весь посёлок в страхе держит. Моему зубы посчитал, собака.
– Ну, правильно, Танюшка, ты после каждой получки в тёмных очках сучки рубила. Хорошо, что деньги перестали платить.
– Хоть бы детские выдали что ли. Парнишке надо в школу сдавать на обед, а где взять? Доруководились. …Теребцов ток продукты в долг даёт, а деньги не занимает.
Посёлок Ягодное гудел.
«У нас, доча, всё должно быть на уровне. С размахом», – говорил бывший мастер верхнего участка Белояровского леспромхоза, владелец трёх комков Антон Иванович Теребцов, стуча по длинному свадебному столу концом вилки. Доча улыбалась коралловым ротиком, зорко следила, как молодой муж прицеливается к бокалу с пивом.
– Поставь, – больно ущипнула мужа за руку крохотными пальчиками с матовыми ноготками.
– Ну, ты, чо? Это же пиво, – сверкнув жёлтым зубами, улыбнулся жених. Рваный шрам на высоком лбу проступил так отчётливо, что даже видны следы от швов.
– Тебе Выдрин водки налил.
Были подарки, были крики «горько!»
Уставшие от еды и питья, гости разбредались по квартирам в брусовых и в сборно-щитовых домах. У палисадника собственного дома Теребцовых у кустов смородины стояли Зэк и Люся. Обнимая за плечики девочку-жену, молодой прикладывал снег к разбитой губе.
– Никогда не делай так, – капризно проговорила девушка. – Ты очень грубо меня поцеловал. Кто я тебе?
Он был счастлив? Он был счастлив.
Новая квартира, новая мебель, новая жизнь. У него были сбережения. Подрабатывал кочегаром в котельной. Просил тестя ничего не покупать, говоря, что поедет в Томск и привёзет всё, что надо. Не успел.
– Завтра поедем, купим «газельку», мебель привезём. С леспромхозом завязывай. Еще год, а потом закроют. Будешь товар возить. Магазин присмотрел в райцентре орсовский. Пока тут поживёте, а потом переберемся в Томск. Тут никакого размаха, зятёк. Хорошо жить стало. Ты прищучь Телегина. Задолжал с лета. Корову сдал, а должок не тащит. Васька Силкин орехи продал, ягоду заготавливал, грибы сушил, а про долг молчит. Напомни дружкам. Не забудь проценты. Чо выколотишь, всё ваше с Люськой.
Из бригады Зэк не ушел. За автомобилем не поехал. Теребцов сам съездил. Гарнитуры расставляли папа с дочкой. А его бригада по просьбе мастера работала в выходные, так как план квартальный висел на волоске. Вечерами уходил в мастерскую. С Лешкой Выдриным варили мачту для телевизионной антенны.
Мачту ставили трелёвочником. Помогала бригада.
– Наша Останкинская, – сказал Васька Силкин. – Никто не догадался…
– Хоккей будем смотреть, – радостно говорил соседский мужичок, торгующий самогоном.
– Сивухи своей прихвати, – проталкивая антенный кабель в отверстие в раме окна, проговорил Витька Мальцев.
Не успели налить по второй. Стукнула дверь в сенях. Люся в белой шубке, в высоких голубых сапожках, в норковой шапке походила на сказочную снегурочку.
– Новости! Ети вашу… – пронзительно закричала хозяйка.
– Ты только посмотри, Люся. – Виноватым голосом начал хозяин и смолк, натолкнувшись на удивлённый взгляд Семёна Телегина – чокеровщика и обрубщика сучьев.
– Шалман тут устроил мне! Ещё и хрусталь вытащил. Я для кого ковры стелила? Для твоих мазуриков, провонявших мазутом?
Люся вырвала штепсель из розетки. Экран телевизора погас. Парни встали из-за стола, понурив головы, потянулись на кухню обуваться. На бригадира не смотрели.
– Постойте, мужики, – загорячился Зэк.
– Пусть чешут в столовую. Дай им бутылку палёнки, – брезгливо говорила Люся, бросившая училище и мечту стать балериной. – Заберите тушонку.
– Пока, Зэк. Не бери в голову, – пытались успокоить бригадира парни.
– Что это за Зэк? У него имени будто нет? – вскинулась Люся. – Виктор Иванович Закомалдин. Чтоб я больше не слышала этого прозвища. Нашли погоняло комсомольцу и передовику.
– Ты чо, Люсь? Свои ребята, – невесело говорил хозяин, пытаясь обнять женушку, но, получив сильный удар в живот, побледнел.
Дверь оказалась закрытой. Виктор постучал. Выждав несколько минут, постучал сильней.
– Кто? – донесся недовольный голос жены.
– Я. – Радостно проговорил Зэк.
Виктор снимал куртку. Удар пришелся в глаз. Он смотрел на изломанные злобой губы жены.
– Ты, почему ушел? Печь не затопил. Поросят не кормил. Так не пойдёт. А деньги принёс? Тебе папа сказал, чтобы ты собрал долги со своих алкашей.
– Ты… это самое, Люсь. Что с тобой? Ты же видела, какую мачту поставили. Деньги я не давал никому. Мне никто ничего не должен. Поросят я кормил. Печка полна дров. Только спичку поднести. Чего ты рассердилась, моя глупенькая…
– Не трогай меня! – Закричала Люся, бросаясь в зал, обрывая портьеры и сбрасывая со стола посуду.
«Что это с ней? – удивился Виктор, затапливая печь. – Напели подружки чего? Или папаша инструктировал. Глаз-то завтра будет «светить». Интересное дело».
– Не заходи сюда, – раздался голос из спальни. – Телевизор не включай. Мне мешает спать. А тебе
