— А ведь Акбару тяжело, — сказал шофер, — он отстает.
— Он на подъемах слаб, — согласился Смирнов.
— Слабый, слабый, — возразил врач, — а чуть отстанет — сразу рывок! Упорный парень! Этот парень мне нравится. Ему, видно, хочется быть первым. И будет. Честолюбия у него хватит.
Володя перебил врача:
— Не в честолюбии дело.
— Вы думаете? А я, знаете, физиономист, вижу, чем человек дышит. Ваш Акбар хочет быть первым. Невероятно хочет! Смотрите, он устал, движения его неритмичны, судорожны, а он борется. Почему? В нем горит огонь честолюбия, священный огонь! Этот огонь заставлял людей совершать героические поступки.
— Не всех.
— Почему не всех? Честолюбие — великий двигатель. Это люди поняли тысячи лет назад и создали системы поощрений. Возьмем, к примеру, древних греков. Они разработали четкую систему поощрения честолюбцев. Скажем, юноша совершил подвиг в битве с врагом. По греческим законам его награждают лавровым венком. С седой древности пришло к нам выражение: «Увенчать лаврами». Конечно, в наше время честолюбие не в моде. Оно чуть ли не презирается. За что, почему? Это не пережиток капитализма, смею вас уверить, не пережиток, а нечто очень присущее самой человеческой природе. Честолюбие надо развивать, поощрять, если оно приносит обществу пользу.
— Эта палка о двух концах, — не согласился Володя, — что-то у вас, доктор, не так. Вы рассуждаете примитивно.
— Простите, почему примитивно? Не понимаю. Послушайте, разве в нашей стране не существует мощного института воздавания почестей отдельным индивидуальностям за особые заслуги? Существует! Это ордена, звания, похвала и даже обыкновенные премиальные за перевыполнение плана. Мы все стремимся к этому и пользуемся без всякого стеснения, потому что в этом нет ничего зазорного. Мы берем то, что заслужили. Нам приятно, когда нас выделяют. Однажды выделившись, мы хотим выделиться сильнее. Поощрение — топливо, нет, мехи, раздувающие в человеке пламень стремления к большему. Возьмем Наполеона, величайшего честолюбца. Он создал целую империю, чтобы насытить пламень, пожиравший его душу. Или Пушкина. Мальчишкой был, а писал: «Я великим быть желаю…» Но мало желания. Надо доказать! И он доказывал, доказывал до тех пор, пока не получил право воскликнуть: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» Конечно, порой это принимает уродливые формы. Скажем, Герострат. По Фрейду — был такой психолог — существует «комплекс Герострата». Уродливое проявление честолюбия. Когда честолюбие направлено против блага общества. Сжечь храм, библиотеку… Но возьмем Муция Сцеволу. Мужественный римлянин сжигает руку, свою руку… И его соотечественники ему рукоплещут, его подвиг остается в памяти потомков…
— Минуту, — сказал Володя. — Тут я категорически против. Сцевола пошел на подвиг не ради удовлетворения честолюбия. Быть может, он не был даже честолюбивым. Мы этого не знаем. Он был мужественный человек, страстно любил родину.
— Возможно… Но я говорю о другом. О том, что в каждом из нас есть честолюбие в большей или меньшей степени. Вы честолюбивы? Я, например, честолюбив…
— Я не думал над тем, честолюбив я или нет.
— А вот Акбар? Он честолюбив?
— У него это есть, но…
— Ну вот. Он честолюбив. Об этом я и говорю.
— Его желание быть лучше, пожалуй, не совсем то честолюбие, о котором вы говорите. Это выше, благороднее. Возможно, любовь делает его сильным, отважным и…
— А кто она?
— Девушка из нашей команды.
— Понимаю, — сказал врач. — Наверное, та, что с вашим тренером ездит на мотоцикле. Для велогонщицы она слишком хрупка, изящна. Ей бы художественной гимнастикой заниматься! Ритм, музыка, плавные движения — как это все красиво! Истинная поэзия движения. А велоспорт прозаичен.
— Почему? В нем тоже есть поэзия. Поэзия скорости.
В разговор вмешался шофер.
— А вы знаете, — сказал он, — кто самый честолюбивый человек на свете?
— Кто?
— Моя жена.
Врач пожал плечами. Ничего не понял и Смирнов. Шофер засмеялся и пояснил:
— Она у меня ужасно гостеприимна. Угощает и тут же спрашивает: «Ну, как вам торт? Сама делала!» Попробуйте не похвалить, наживете врага.
Врач и Володя рассмеялись. Врач сказал:
— Таковы все домохозяйки. Вы правы, они чертовски честолюбивы.
— Вот я и говорю. Куда до них разным наполеонам! Особенно моя жинка! Ее не похвали, так голодным останешься. «Ах, тебе не нравится! Я стараюсь, стараюсь, а он…» Но я это учитываю. Только ложку ко рту — и сразу заливаюсь соловьем. Жинка млеет, тает. Но бывают и казусы. Помню случай. Пришел с работы, а перед этим товарища встретил. Ну, конечно, заглянули мы в кафе. По два шашлыка и по стаканчику самой дернули. Хорошо. Короче, притопал я домой с полным брюхом, в добром настроении. Жинка меня за стол. Налила миску борща. А я тоскую. Не будешь есть — скандал, а я хочу скандала? Стал есть, а жинка тут же: «Как борщ?» Говорю: «Отлично, чудо! Ах, мамуся, давно не едал такого!» Моя мамуся расцвела и забыла, что от меня запашок перед этим учуяла. А я ем и плачу в душе. Борщ соленый, аж скулы сводит… И ничего — ем, хвалю. Только дал опечатку. Сильно хвалил. Она не вытерпела — хвать ложку! И замерла. Я обомлел. Думаю: «Накликал бурю». Но что вы думаете? И виду не подала, что усомнилась в моих похвалах. Говорит: «Да ты, котик, посолонее любишь? Не знала. Буду всегда варить тебе такой».
— И варит? — поинтересовался врач.
— Нет. Варит вообще не соленый. Уговорил ее, что я лучше буду сам сыпать по вкусу. Мол, так проще. Согласилась. И считает, что это ее достижение, открытие…
— Попались вы, голубчик. А ваша жена глупа или очень умна?
— По-моему, у нее всего хватает. И с тех пор я думаю, что честолюбие — тьфу, дурость, пережиток! Лесть опять-таки развивает…
— У кого развивает?
— У меня. Я вынужден льстить своей жене. Любит она это.
— Вы сами в этом виноваты.
Смирнов слушал их и думал о том, что главное в спорте, конечно, не честолюбие.
Потом он вдруг предложил:
— Хотите, я расскажу вам историю Сережи Павлова?
XI
— Ты должен успеть, — сказал Владислав Николаевич Сереже. — Понимаешь, должен! Они начнут в пять. И до пяти ты должен успеть. Письмо спрячешь в трубе. Снимай седло!
Сергей Павлов подошел к велосипеду, взял ключ и начал откручивать гайку. Тренер продолжал:
— Езжай в трусах и майке, как всегда, чтобы не было подозрений. Главное, выйти из города. А спросят, говори, что ты гонщик, надо тренироваться. Понимаешь? Только у тебя есть шанс вырваться из города и успеть. Мы ведь узнали обо всем так поздно! К сожалению, поздно. Тебе будет нелегко. 110 километров — много для тебя, но, Сереженька, надо!
Тренер вздохнул и полез в стол за клеем.
Сергей вытащил из трубы седло. Владислав Николаевич помазал клеем внутри трубы и аккуратно прилепил бумажный шарик к холодной стали.
— Все. Ставь седло на место. Провожать не буду. Езжай. Ни пуха ни пера.
