лопатки и песочные формочки, уставились на Асю. Они были одеты в легкие платья. Ася подумала было, что дети везде одинаковые, но, подойдя ближе, заметила, что девочки больные, с тонкими ручонками, что- то пугающее было в их личиках.
Неожиданно матушка тихо запела, и Фаэта стала быстро переводить:
— Ты права, Ася, мои правнучки больные. У нас почти все дети или больные, или недоразвитые.
«Как она узнала, о чем я думаю?» — Ася испуганно покосилась на старуху.
Фаэта продолжала:
— У наших детей только небо живое — с солнцем, дождями, ветрами. Все остальное искусственное, нет природы, нет почвы. Да и небо-то закоптили, порой дышать нечем. И вот я хочу, Ася, чтобы ты помогла моим правнучкам. Ты согласна им помочь?
— Конечно, — ответила Ася, но насторожилась, не понимая, к чему клонит старуха.
— Тогда слушай, — продолжала переводить пение Фаэта. — Напротив моего окна, там, где я тебя благословила, ты должна открыть небольшой участок почвы и на нем посеять цветы моей планеты, которые вылечивают недоразвитых детей, да и не только детей. Цветы моей планеты высоко ценятся во всей вселенной. Но предупреждаю — это трудное дело. Согласна?
Ася чуть не заплакала, что нет рядом Ефрема, без него она боялась принимать решение.
— А как я должна открыть участок? — спросила она.
— Тебе дадут новые башмаки, в которых ты опять будешь проваливаться, и ты мелкими шажками обойдешь весь этот участок, разрушишь мертвую почву, которую ты называешь асфальтом. А потом возьмешь лопату и выбросишь асфальт, и вскопаешь почву, и посеешь мои семена. Поняла? Сделаешь все так, как сказано в нашей книге. Тебе будет помогать твой дядя Ефрем, но его нога тоже не должна касаться почвы.
— Почему?
— Потому что и он, видно, прожил не без греха.
— Он очень хороший, — возразила Ася.
— Не спорь со мной. Он сейчас подойдет, и можете начинать. Я сама дам тебе семена, когда увижу почву.
Матушка продолжала петь, а Фаэта замолчала, Ася вопросительно посмотрела на красавицу Фаэту.
— Матушка поет песню о материке. Просит материк пощадить ее народ. Я не могу перевести тебе эту песню. Я всегда плачу, когда ее слышу.
— Не надо, — сказала Ася. Она подошла к девочкам и стала вместе с ними заполнять формочки песком. И она слушала песню. Запоминала мелодию, а на мелодию сами ложились слова:
Дети расплачиваются за грехи своих отцов, своих дедов, своих пра- и прадедов, своих праматерей. Ты, чью силу не понять и не измерить. — Пощади детей наших в седьмом поколении. — Верни им почву, попранную нами! Верни! И уймись! Разве сам ты безгрешен?..
Цветы «солнце Фаэтона» были посеяны. Почва открыта.
К концу дня измученную Асю — девочка уже не могла ни двигать ногами, ни даже говорить — Ефрем усадил в мэровскую машину и отвез в гостиницу. Он и сам изрядно поволновался и устал.
8
У переводчика, который сопровождал Людмилу Петровну и Маратика, были быстрые воровские глаза, и в поступках он был неожидан, казалось, постоянно делает не то, что задумал, а задуманное таит. Людмиле Петровне он кого-то очень напоминал, но кого именно, она не могла понять. Звали его не тройным именем, как всех фаэтовцев, а коротко — Маус, и это тоже было странно. Людмила Петровна уже знала, что переводчики в этом городе — не коренные жители, они оказались здесь не по своей воле, а этот заявил, что он добровольно сюда приехал, однако, откуда родом, не признался. Еще настораживало Людмилу Петровну то, что у быстроглазого Мауса были наклеенные белые бакенбарды, и он то сдирал их с лица, то прикладывал, как пластырь, снова. В переполненном шаробиле, например, он незаметным образом вернул на свое лицо баки, и отношение пассажиров к нему сразу изменилось, — их пропустили вперед, уступили места, а на улице он почему-то баки опять снял и сунул в карман. Людмила Петровна решила, что так, видимо, поступают здесь все, что такие в этом городе порядки…
Их прогулка началась с посещения зоопарка. К удивлению Людмилы Петровны и Маратика, они увидели не диких, а домашних животных — лошадей, коров, овец, коз, свиней, собак, кошек и множество кур, гусей, уток. О диких животных знали только эмигранты из отсталых, малоразвитых стран, коренное население Желтого Дьявола смотрело на заключенных в клетки домашних животных, как на диких, и очень их боялось.
— Да что же такое у вас происходит? — удивилась Людмила Петровна.
— Их надо выпустить! — потребовал Маратик. Быстроглазый Маус пытался спокойно объяснить, что все эти животные в естественных условиях больше не выращиваются, что в обмен на промышленные товары и, главным образом, военную технику и оружие они получают мясо, птицу, молоко, яйца, а сами сельским хозяйством и животноводством не занимаются.
— Как предсказывают наши ученые, — сказал Маус, — фаэты в будущем и вовсе смогут обойтись без мяса и молока.
Людмила Петровна, слушая пояснения Мауса, качала головой и горько вздыхала. А Маратик и вовсе не давал переводчику говорить, просовывал сквозь прутья руки и гладил лошадей, овец, коз, при этом ржал, блеял, мычал, подражая животным. А когда подошли к клеткам с крупным рогатым скотом, Маратик пролез между прутьями, подошел к старой пятнистой буренке и стал гладить ее шею, на что корова ответила лишь более энергичным помахиванием хвоста.
Среди посетителей зоопарка поднялся переполох. Появились охранники, включили брандспойты и водой отогнали ленивую корову от Маратика.
Потом их отвели в дирекцию, где составили протокол о нарушении общественного порядка. Маус, напуганный происшедшим, бегал по кабинетам, куда-то звонил, стремясь, видимо, замять скандал. Здесь не было такого порядка, как в бюро регистрации вновь прибывших. Сотрудники с бакенбардами и без бакенбард повыскакивали из своих кабинетов и рассматривали Маратика, как барана, выпущенного из клетки.
Наконец им разрешили покинуть зоопарк.
Людмила Петровна попросила отвезти ее в гостиницу, она предчувствовала новые неприятные события. Но Маус заявил, что Программа осмотра достопримечательностей города утверждена самим мэром и они не могут ее не выполнить. Маратик тоже не хотел возвращаться в гостиницу.
Следующим пунктом программы было посещение парка культуры и отдыха, который традиционно назывался «Сад Фаэтона».
Этот сад мало чем отличался от того сада, в котором побывали Ефрем и Лея. Деревьев, пожалуй, было здесь еще меньше (и неудивительно, если иметь в виду, с каким трудом они выращивались), а киосков и ларьков всевозможного назначения побольше.
Маратик разочарованно воскликнул:
— Ну и сад!.. Мороженое у вас продают?
— Дети заболевают от него, — сказал Маус.
— А вот нет. Я ни разу не заболел. — Маратик не знал, чем ему заняться в саду, бегал вокруг Мауса, донимая его вопросами.
А Людмила Петровна с грустью смотрела на гуляющих горожан, многие из которых были с детьми, такими же худыми и бледнолицыми, каких видела Ася в саду мэра.
— Вы недоумеваете, что за отдых в таком саду, где нет ни цветов, ни тени от больших деревьев?
