праведников», «Египетская, румынская и канадская книги мертвых. С иллюстрациями и практическими указаниями». Похоже, Филомела серьезно относится к духовной жизни, подумал Морис. Однако на этом религиозные наименования исчерпывались; остальная часть шкафа была заполнена детективами и сентиментальными романами.
— Как вы находите мой дом? — Венис прошуршала по ковру и уселась в кресло напротив Вейвановского.
— Честно говоря, мне очень стыдно за те разрушения, которые по моей вине пришлось произвести в ваших уютных спальнях, — начал было Морис, однако Филомела его прервала:
— Какие разрушения?
— Ну эти, — смутился Вейвановский в предчувствии очередной светской оплошности. — Я имел в виду гибель вашей мебели.
— Никакой гибели. Зачем же? Я аккуратно все сжала. Вы, наверное, не заметили небольших коробочек по углам спален. Как только домашний госпиталь закроется, я опять все верну в исходное состояние. Итак, я жду вашего мнения по поводу моего дома.
Морис замешкался в поисках подходящего комплимента, и Венис заговорила первой:
— Ужас, правда? Жуткий кич. Но это оказалось самым лучшим, что я смогла найти для себя в Тупунгато. Из всей обстановки в особняке мне принадлежит только вот это панно. Оно, кстати, подразумевает музыкальное сопровождение. Вы, наверное, не догадались включить звук.
— Я боялся на что-нибудь наступить по дороге, — сознался Вейвановский.
— Вполне вас понимаю. Поначалу я тоже обо все тут спотыкалась и падала. А этот ковер! Кажется, будто в нем мыши завелись. Но что поделать, по крайней мере, здесь все прочное. Даже само здание. Мне рассказывали, что камни для него везли с ближайшей каторги за двести миль отсюда.
— Эта икона в углу — от прежних хозяев? — поинтересовался Морис.
— Конечно. Она мне тоже поначалу действовала на нервы. Потом привыкла. Как и к плюшевому зверинцу, хотя сначала подумывала отправить его в подвал.
— И книги не ваши?
— За кого вы меня принимаете? — фыркнула Филомела. — Неужели я произвожу впечатление набожной домохозяйки — любительницы бульварного чтива?
— Нет, но…
— Для начала скажу, что домохозяйка из меня никудышная. Впрочем, других сейчас не найти. А во- вторых, в бога я не верю.
— У вас для этого есть какие-то основания?
— Нет, а разве вы считаете, что атеизм нуждается в оправданиях? По-моему, это самое естественное состояние. Здоровому человеку бог не нужен. Религия — это протез, она необходима больным. Вы курите?
— Нет.
— А дым переносите?
— Да, конечно, курите, пожалуйста.
Венис сняла со столика холовизора сигаретку и вставила ее в длинный пожелтевший мундштук.
— Сильно травить вас не стану. Это ароматизированные.
После нескольких затяжек по комнате распространился запах прелого сена.
— Забавно, не правда ли, Морис?
— Что именно?
— За сегодняшний день мы с вами провели времени больше, чем за все предыдущие годы. Сначала меня заинтриговала ваша коллекция… Не могу сказать, что я — большая поклонница техники, но у вас в ангаре есть курьезные штуки. А потом эти небесные тела, свалившиеся на голову…
— Наверняка и у вас обо мне неправильное представление, — решил перейти в контрнаступление Вейвановский.
— Вполне может быть. Сколько лет назад вы сюда переехали? Морис задумался.
— Пятнадцать, наверное.
— Если не считать традиционного ежедневного «здравствуйте», за все эти годы мы вообще не разговаривали.
— Пожалуй.
— На расстоянии вы производите впечатление замкнутого, рассеянного и неловкого человека. Такое ощущение, будто основную часть времени вы проводите не в этом мире.
Вейвановский вздрогнул. Филомела продолжала:
— Я не собираюсь допытываться подробностей вашей биографии. Она, как у всех, наверняка малоинтересна. Воевал — ранен — выздоровел, воевал — дезертировал — опять воевал, убил столько-то человек. Если захотите, сами расскажете. У меня, в принципе, то же самое.
Венис вытащила окурок из мундштука и щелчком отправила его вверх. На половине дуги сигарета исчезла в воздухе.
— Одно из маленьких чудес нашей обремененной контрастами цивилизации. На одной чаше весов — всевозможные штучки, облегчающие быт, на другой — этот быт уничтожающие. Как вы думаете, Морис, каков итоговый баланс человечества? Ведь можно же сказать, что мы пришли к краху?
— Это зависит от точки восприятия, — глубокомысленно изрек Вейвановский. — Если рассматривать с сугубо земных позиций, — то да, пожалуй, что так.
— Вы обладаете какими-то альтернативными позициями? Поделитесь, пожалуйста, если не сложно.
Морис задумался. Раскрывать свои маленькие астральные секреты перед малознакомой аудиторией ему совершенно не хотелось.
— Мне кажется, Филомела, — Морис с задумчивым видом отхлебнул виски, — что если дать волю фантазии и слегка раскрепостить воображение, то можно представить себе ракурсы, с которых не все выглядит столь мрачно.
— Ах, так дело в фантазии, — Венис иронически посмотрела на него. — К сожалению, Морис, мое воображение видит все только в пессимистическом свете. Очевидно, мне нужно больше работать над его развитием.
В разговоре наступила заминка. Чтобы сгладить неловкость, Морис решил сменить тему:
— А чем вы занимаетесь в свободное время? То есть, я не это имел в виду.
— То есть, вы не собирались пригласить меня вечером в ресторан, — улыбнулась Филомела.
— Нет, я хотел сказать…
— Я понимаю, что вы хотели сказать. Как ни странно, я в основном читаю книги. Не эту муть, — Венис кивнула на книжный шкаф. — Библиотеки в доме нет, поэтому приходится заказывать через холовизор. Но вы сами знаете, что надолго их не хватает. Еще брожу по картинным галереям — посредством холовизора, конечно. Туг, по-моему больше достоверности. Часто смотрю балеты. Не поручусь, правда, за их соответствие оригиналам. Одним словом, наверстываю упущенное в своем культурном развитии за все предшествующие годы. Может быть, это позволит расширить скромные рамки моего воображения до абсолютно розового оптимизма.
Морису захотелось домой.
— Извините, Филомела, я боюсь, что у меня дома остались кое-какие важные дела. Если вы не будете против, я отлучусь до…
— До ночной вахты, как и договаривались, — сурово сказала Венис. — Жду вас ровно в одиннадцать.
Она встала, давая понять, что аудиенция закончилась, затем проводила Мориса до крыльца, — идя за хозяйкой по коридору, Вейвановский подумал, что его привычка поверхностно зондировать чужую психику в данном случае сыграла с ним злую шутку. На крыльце Венис повторила:
— Не забудьте: ровно в одиннадцать.
— Обязательно, — Морис любезно поклонился. Не успел он отойти и на десять шагов, как Филомела его окликнула:
— Морис, послушайте!
