— Не мне, а «фирме». Место затопления «Флинка» мне теперь точно известно. Используя это, «фирме» следует экстренно провернуть решительную диверсию и перед носом у русских уничтожить или захватить все корабельные бумаги.
— Браво, Майкл! Именно это и спасет, и сохранит вас!
— Спасло бы. Не выйдет. Сегодня наши не пойдут на такой шаг.
— Не решатся, думаете? Или не осилят?
— Ну, что вы! И решимости, и возможностей, и исполнителей у наших хозяев достаточно. О деньгах и говорить нечего. Просто... — Федотов щелкнул пальцами, подбирая слова, — решающим в нашей системе является его величество барыш. Если спасение агента даст крупный выигрыш — политический, экономический, идеологический, любой, — его станут спасать. Если же не даст... и спасать нет резона.
Коллеги надолго замолчали, попивая мелкими глотками крепкий кофе, размышляя. Атташе вдруг оживился и отодвинул чашечку:
— Я профан в этом. Скажите, Майкл, а нынче сталинит имеет какое-то значение?
— Еще бы! Огромное! Ведь сталинит — это не только броня. Это и важнейший компонент для производства сплавов. Но единственное месторождение сталинита в Союзе уже почти исчерпано. Сейчас советские ученые усиленно ищут заменитель сталинита.
Атташе восхитился:
— Даже так?! Прекрасно! Значит, надо немедленно требовать диверсии по добыче документов с «Флинка», мотивируя это не столько необходимостью вашего спасения, сколь тем, что иначе Советы получат второе месторождение сталинита! Понимаете, Майкл?
Федотов даже как-то обмяк. Утер проступившую на лбу испарину, выдохнул облегченно:
— Ну, дружище, этого я по гроб не забуду!
В это же время в кабинете одного из Управлений КГБ вели деловую беседу двое сотрудников. Хозяин кабинета имел вид ученого, каковым, собственно, и являлся. Собеседником был капитан первого ранга Запорожец. Возраст его соответствовал званию, но высокий рост, светлые волосы и спортивная фигура делали его моложе. Энергические черты лица говорили о волевом характере, серые внимательные глаза — об уме, а ровный постоянный загар — о том, что засиживаться в кабинетах ему не свойственно. Ученый имел звание полковника, но, как обычно, был в ладном штатском костюме.
Кабинет более походил на домашний, нежели на служебный. Сидя в креслах возле чайного столика с самоваром на подносе, офицеры беседовали свободно и просто.
— То, что зарубежная пресса, — рассуждал полковник, — особенно всякие радиоголоса, нагло извращают нашу действительность — естественно. Это их плесневелый хлеб. Интересно другое: какие источники питают их?
Моряк набивал трубку. Темного дерева «люлька» изображала голову хитро улыбающегося казака- запорожца. Уминая в ней тонкую лапшу табака, моряк ответил:
— Частично — наши официальные сообщения, особенно критические материалы. Личные наблюдения некоторых ретивых интуристов и корреспондентов. Злопыхательские высказывания наших невозвращенцев. Ну, еще — разглагольствования отдельных дураков-критиканов из числа наших туристов, командированных и моряков за границей. Таких там ловко на крючок поддевают.
— Умеют, — согласился полковник. — Еще?
— Допускаете агентурную информацию? Сомневаюсь. В наше время антисоветский шпионаж вообще дело трудное, рисковое и малоэффективное. И те крохи, какие удается заполучить иностранным разведкам, достаются им такой ценой, что невольно задумаешься об овчинке и ее выделке.
— Это так, — согласился опять полковник.
— Эрго: какая же разведка станет такую драгоценность передавать какому-то «голосу» для его никчемной радиотрепотни? Глупо. Вы мне позволите? — спросил моряк, показывая трубку.
— Ради бога, — охотно разрешил полковник. — Я даже люблю запах табака. Особенно хорошего. Значит, вы полагаете — не станет? Все мы так думали. А оказалось иначе. — Он взял с письменного стола объемистое досье. — Вот. Здесь у меня собраны всевозможные наши публикации. А тут, — взял он другой том, — все стенограммы всяческой антисоветской пропаганды. И что же? Изучив их, систематизировав и сопоставив, я заявляю: какая-то, пусть совсем незначительная часть этой антисоветчины построена на таких данных, каких ни в наших официальных публикациях, ни в частных материалах информаторов- дилетантов, ни в болтовне простачков не было и не могло быть!
— Интересно, весьма интересно.
— Да-с, любопытно. Особенно, если учесть, что эти разведданные касаются именно морского ведомства.
— Даже так? Некоторая утечка информации морского характера нами, правда, тоже выявлена, и не вчера. Но... Слышим звон, да не знаем, откуда он.
— Классический камень преткновения всех контрразведок! Однако, проштудировав все это, — полковник похлопал по папкам, — я подумал: а что, если не по каналу идти к источнику, а выходить прямо на источник, минуя все подступы? Комбинация проста. Определяем список наиболее вероятных источников. Это нетрудно, и их немного. Второе. В каждый из них направляем отдельную, специально только для него подготовленную дезинформацию...
— Все ясно, Олег Сергеевич. Думали уже. Ну и что? Какая-то из этих дез попадет вскоре в какую-либо из зарубежных разведок и затаится там за семью замками. И все! А мы останемся в прежнем неведении.
— Так это, голубчик Дмитрий Васильевич, какая деза. Вы, вероятно, предполагали значительную, свежую, емкую — чтобы на нее непременно клюнул противник. Так?.. А если сделать другой расчет — психологический? Если сработать такую дезинформацию, чтобы она, сохраняя привлекательность, не представляла бы ценности для разведцентра, но была бы жемчужиной именно для идеологической пропаганды?
— А что? Это вариант! Надо попробовать! — загорелся моряк.
— Я почти уверен: такую дезу разведчики обязательно передадут какому-нибудь «голосу», газете или журнальчику вроде «Посева». А я — смею заверить — я уж замечу это.
— И тогда, увидев, какая именно деза использована, мы сразу узнаем, из какого нашего учреждения она вышла.
— Что и требуется. А установить в нем уже конкретное лицо — не проблема.
ФАКЕЛ В МОРЕ. ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ
Уже за полночь большой спасатель «Абакан» — флагман базы снялся со швартовов и якоря, тихо пересек гавань и вышел в море. Ночь обещала продержаться спокойной и темной: небо сплошь затянуло низкой облачностью, на море — полный штиль.
Стоя по правому борту на мостике главного командного пункта корабля — ГКП, как его попросту называют, командир «Абакана» капитан третьего ранга Ладога оглянулся на проблесковый огонь маяка и негромко спросил:
— На румбе?
Из рубки ГКП рулевой тотчас ответил:
— На румбе триста четырнадцать.
— Право два. Курс триста шестнадцать.
— Есть право два... На румбе триста шестнадцать.
Из штурманской вышел старший помощник Ладоги — невысокий подвижный крепыш капитан- лейтенант Чумбадзе. Дружески блеснул улыбкой из-под черных подбритых усов.
— Иди-ка отдыхать, Иван Иванович, день-то нелегким был. Все наши учебные и рабочие планы — коту под хвост.
— Это нормально. Кому как не нам, спасателям, привыкать к внезапностям. А насчет отдохнуть —
