Он встал и занялся привычными делами, находясь в странном возбуждении, в какой-то неестественной подвешенности. Временами ему казалось, что он становится видимым: люди, его окружающие, могут догадаться, кто он на самом деле. Он и сам путался. Прежняя жизнь отодвинулась далеко, стала призрачной. Может быть, Потрошитель всегда жил внутри его, искусно скрываясь под вторым дном?
Ему с некоторых пор удавалось смотреть на мир из разных точек – глазами того, кем он считал себя с рождения, и глазами Потрошителя. Первый вариант перестал удовлетворять и радовать. Благополучный с виду, способный, трудолюбивый, умный человек оказался без вины виноватым, не смог снискать заслуженные им уважение и любовь, и вдобавок над ним нависла угроза позора и разоблачения. Этот человек подчинялся правилам, чтил законы и общественное мнение. Он вынужден был оставаться в тени, зализывать раны.
Потрошитель же презирал правила и попирал законы, живя по принципу вседозволенности. Он мстил без рассуждений, без оглядки. Он так же предпочитал находиться в тени, но чувствовал себя по-другому. Он превратился в карающую Тень, неотвратимый призрак возмездия! Из своего мрака он смеялся над копошащимися на свету ничтожными людишками. Никто не в силах понять его, разгадать ход его игры! Никто...
Любитель Совать Нос в Чужие Дела, прилипчивая ищейка! Это он влез в налаженную, спокойную жизнь порядочного человека и сломал ее!
– Ты мне за это ответишь! – шептал ночами тот, кто назвал себя Потрошителем. – За все заплатишь! Умоешься кровавыми слезами!
День же проходил как обычно, по давно заведенному порядку. Чтобы побывать в своей темной пещере, подвале, где томилась ненавистная узница, Потрошитель улучал подходящее время и, приняв меры предосторожности, спускался туда. Там он обустроил себе тесную каморку, где хранилось все необходимое: одежда Палача, нож, запас снотворного, которое он добавлял в воду для жертвы, кое-какие продукты, кипы газет и ножницы.
Здесь, при угрюмом огоньке свечи, он вырезал буквы и наклеивал их на тетрадные листки в клеточку, составляя слова и предложения. На этот раз он «написал» следующее: «Будь ты проклят, Наглая Ищейка! Дни твоей сучки сочтены, так что поторопись. Наследство Дениса – тебе известно какое – положишь в пакет и оставишь завтра вечером на троллейбусной остановке у дома Адамовых. Точное время сообщу дополнительно, жди. Обо всем, что накопал по делу хирурга, забудешь! Не вздумай шутить со мной! Тогда девку обратно не получишь никогда. Она будет умирать медленно и мучительно... с каждым стоном и криком проклиная тебя, а не меня! Если выполнишь мои условия, она еще поживет».
Потрошитель не собирался отпускать пленницу. Он еще не наигрался с ней в смертельно-эротические игры. Он еще не видел ее крови, только слезы. А что они значат? Соленая водица. Слезами пощады не вымолишь. Палач – последняя инстанция между Богом и людьми. А продажные твари пощады не заслуживают!
Он закончил послание и прикинул, что бы такое приложить к нему для убедительности. Дабы сделать Ищейку посговорчивее. Волосы! Окровавленную прядь волос несчастной овечки.
«К нему домой я больше не пойду, – решил Потрошитель. – Дудки! Он может подстроить там ловушку для меня. Неоправданный риск присущ плохим игрокам, которые слишком увлекаются».
Солнце клонилось к закату. Его свет, проходя через тонкий слой облаков, придавал воздуху оттенок старой меди.
Смирнов прогуливался по набережной Москвы-реки. Вода казалась бурой, как ржавчина. Она тихо плескалась о гранит берегов. Сыщик пришел сюда подумать. Под мерный плеск воды в голову приходили неожиданные мысли.
Он чувствовал, что живет каким-то фантастическим сверхусилием, желанием отделиться от ситуации, не погружаться, не тонуть в ней. Он стал своим собственным двойником. Тот Славка, который любит Еву и сходит с ума от страха за нее, затаился, ушел в глубину сознания. А тот, который ищет исчезнувшую женщину – предельно собранный, жесткий и хладнокровный, – действует. Они, эти два Славки, существовали параллельно, иногда пересекаясь. В такие моменты рассудок отказывал, действия становились хаотичными, судорожными. Тогда второй, сосредоточенный, волевой Славка восстанавливал хрупкое равновесие и вновь принимался за дело.
Он не мог вести этот поиск, это расследование своими обычными способами. Отсутствие времени зажало его в тиски, ограничило свободу маневра. Ему было не до интеллектуальных пассажей – жизнь Евы измерялась секундами, каждая из которых могла стать последней. Ему было некогда следить за фигурантами – по той же причине. Ему было не с кем посоветоваться, не у кого просить помощи и поддержки. Его вызвали к барьеру и предложили стреляться с завязанными глазами. Ему не оставили выбора и не позволили позаботиться о секундантах. С ним не договаривались – ему диктовали условия.
Что толку возмущаться и негодовать? Кто станет его слушать? Думать тоже особо некогда. Придется опираться на ту информацию, которая уже собрана. Кое-какие проблески есть, осталось привести их в систему. О, как ему сейчас нужно было озарение, молния, прорезающая плотную массу туч! Как не хватало подсказки, пусть даже самой маленькой, прозрачной, в виде намека! Ева частенько выручала Славку в подобных обстоятельствах. Может быть, выручит и сейчас?
Он снова вернулся мысленно к ее странным разговорам, которые вызывали у него раздражение и протест. «Ошибка лорда Уолсингема»! Они с Евой так и не попали на премьеру. Жаль! В чем же просчитался Уолсингем? В чем же ошибся он, Всеслав Смирнов? Где и как подловил его новоявленный Потрошитель?
«Мне надо было прислушаться к тому, что она пыталась донести до меня, – запоздало сокрушался сыщик. – А я отмахивался, не хотел вникать в то, что ее беспокоило. Я стал черствым и забыл прекрасные минуты и часы, которые дарила мне Ева. Наказание не замедлило свершиться. Судьба не любит неблагодарных!»
Раскаиваться не имело смысла, и Смирнов пустился по второму кругу сопоставления фактов. Ева говорила о Кристофере Марло, тайном агенте королевы Елизаветы. Лорд Уолсингем был создателем секретной службы. Денис Матвеев тоже работал на спецслужбы, был агентом.
На этом внимание сыщика застопорилось. Он так и сяк крутил эти данные применительно к убийствам двух женщин и похищению Евы. Торговля органами путала все карты. С одной стороны, она вроде могла иметь место, а с другой – Потрошитель, маньяк никак не вписывался в сферу деятельности такой преступной группы. Тут одно явно не вязалось с другим. А прицепить к этому еще и убийство актера Марченко вовсе не представлялось возможным. Он-то кому мешал?
Однако Марченко был знаком с Садыковой, это подтверждает не только фотография, но и свидетели. Наверняка актер морочил своими выдумками как Еву, так и Лейлу. С какой целью, хотелось бы знать?!
