Какие-то нелепые рассказы:
Я сделал то, я сделал это; фразы,
Мной произнесенные, так перевирались,
Что мысль, в них заключенная, порою
Переворачивалась в противоположность,
Ненужной обрастала мишурою,
Теряла глубину, логичность, сложность.
Рассказывали так: когда в ученье
Беру кого-нибудь, то принуждаю
Его свершить от мира отреченье;
Учеников я, дескать, заставляю
Возненавидеть мать, отца и братьев,
Сестер, детей, жену, чтоб оголтело
С учениками мы сумели бы поднять и
Нести флаг веры, не жалея тело.
И ненависть к родным не подносилась
Как что-то некрасивое, напротив -
В рассказывавшем это даже вроде
Слепая гордость за меня искрилась:
Вот, мол, как жестко он и энергично
Своих апостолов на службу наставляет,
Содержит сухо их и аскетично
И этим близость к Богу проявляет.
Рассказывали, что свое ученье
Не с миром, но с мечом несу народу.
Но ты же знаешь, я ведь всепрощенье
И полную душевную свободу
Как цель конечную для царства Бога вижу.
Ты знаешь также то, что я считаю,
За что хулу в свой адрес часто слышу,
Что Бог всемилостив, он всех всегда прощает.
Им будут прощены для вящей славы
Все грешники на этом бренном свете.
Не удивлюсь, когда в одном букете
Со всеми будет Им прощен и дьявол.
Я понимаю то, что всепрощенье
Не хорошо, когда дурные люди,
Не сдерживаясь в грязном поведенье,
Все будут знать, что при любом паденье
Вовек к ним милость Божья не убудет.
Но как бы ни было, нам отказаться нужно
От принуждения, насилья, даже к самым
Безнравственным, жестоким и бездушным
Преступникам, льстецам, глупцам и хамам.
Мы не имеем права осужденья,
Пусть судит Бог, Ему с небес виднее,
Любой судья хотя б один имеет
В себе порок, достойный утаенья.
Мы тленны телом, но должны ли разве
Мы бренности поддаться страшной язве
И худшему, что в душах обитает,
Давать простор, наружу выпуская.
Я думаю, насколько только можно
Нам следует к бессмертию подняться,
Отбросив тленное, отбросив то, что ложно,
И с лучшим, что в нас есть, соизмеряться.
...И о моем искусстве врачеванья
Бытуют домыслы и преувеличенья,
Мол, так силен я, что своим леченьем
Могу и мертвого вернуть в сознанье.
В Вифании однажды (этот случай
И дал, наверно, корни глупым слухам)
Я излечил больного, что падучей
Подвержен был, слаб телом был и духом.
Когда пришел к больному, мне сказали,
Что поздно, и несчастный час как умер,
Но раз уже меня к нему позвали,
Решил взглянуть я на беднягу без раздумий.
Его запястия, холодные, сухие,
Ощупал я, пульс все же ощущался,
Хоть очень редким был и слабым. 'Летаргия', -
Я с облегченьем тихо рассмеялся.
А родственники Лазаря (так звали
Больного этого) слегка оторопели -
Чему я радуюсь у траурной постели,
Когда они скорбели и рыдали?
'Встань, Лазарь', - всем своим сознаньем
Я дал приказ ему для пробужденья,
И он проснулся с кашлем и ворчаньем.
Все посчитали это чудным воскрешеньем...'
Учитель много мне привел примеров
Того, как был нелепо истолкован,
Когда слепая человеческая вера
Переиначивала сказанное слово.
И он не жаловался, больше сожаленья
Я чувствовал в его повествованье,
Что он не смог через свое ученье,
Дать людям доступ к радости познанья.
