На шум из той же комнаты выскочил другой качок, чуть пониже ростом и постарше, потянулся было к кобуре, висевшей под мышкой, за пистолетом, Геннадий зычным голосом остановил его:
— Стоять! Руки за голову. — Дуло пистолета лётчика упёрлось ему в подбородок.
Тот повиновался.
— Забери у него пистолет, — скомандовал Геннадий Константину.
Бортмеханик и без команды спешил другу на помощь, одним ловким рывком извлек из кобуры «вальтер». Заодно проверил у обоих карманы.
— Лицом к стене! — приказал охранникам Геннадий. И повернулся к блондинке: — Ну что, красотка, дашь настоящие алмазы или милицию будем вызывать?
— Ко-конечно, ма-мальчики, — заикаясь и дрожа от страха, пролепетала Светлана. — Дадим, дадим настоящие.
— Неси.
Блондинка неуверенно повернулась и, оглядываясь на Геннадия, прошла к книжному шкафу, открыла дверцу и достала довольно потрёпанный томик Пушкина. Извлекла из него два блестящих минерала. Сунула томик обратно. Вернулась к Геннадию, но протянула один.
— Простите…
— Бог простит, — сказал с усмешкой летчик. — Костя, забери у неё и второй. Это тебе за моральные издержки.
Блондинка послушно отдала и второй…
— Ну, Гена! — восхищенно воскликнул на улице механик. — Где ты научился так драться? Такого верзилу уложил.
— Поживешь с моё, не такому научишься, — пошутил пилот, хотя был ровесником Константина. — Если хочешь, приходи по субботам в спортивный зал Дома офицеров. Я там тренируюсь.
— Обязательно приду…
На аэродроме их уже поджидал командир. Поворчал незлобиво:
— Дались вам эти сраные побрякушки. Сейчас керосин привезут.
И действительно, не прошло и десяти минут, как к самолету подъехал топливозаправщик. Его подвел молодой якут, оказавшийся из команды «патриотов». Подавая Геннадию шланг, он сказал с улыбкой: «И дым отечества…»
Геннадий от удивления даже забыл назвать ответный пароль, широко открытыми глазами смотрел на нежданного представителя борцов за Россию.
Якут покивал головой и повторил на ломаном русском: «И дым отечества…»
Наконец до Геннадия дошло, и он, тряхнув головой, словно отгоняя наваждение, ответил: «Нам сладок и приятен».
Якут кивнул на картонную коробку, отличающуюся от других небольшой вмятиной на боку.
— Вот эта…
В Хабаровске Геннадия поджидала ещё одна неожиданность: за контрабандным грузом прибыл не кто иной, как сам Андрей. Значит, в коробке было что-то более ценное, чем мех. Но поговорить с «опекуном» обстоятельно не пришлось — его поджидал другой самолет, вылетающий в Благовещенск.
Они обменялись рукопожатием, и Геннадий достал из кармана футляр с алмазом.
— Ты можешь передать это Ларисе? У неё скоро день рождения.
— Сам не смогу. Но через товарищей сделаю.
— Ну как, гусар, корейский язык выучил? — весело спросил Биктогиров, шагая рядом с Геннадием на аэродром. Командир экипажа был в хорошем настроении — предстоящий полет в Южную Корею радовал его, и он ещё вчера, когда объявили о задании, воспринял это как подарок. Заграничные командировки он просто обожал — и платили хорошо, и купить там дешёвые вещи можно.
Геннадий летел с ним за границу второй раз. Первым был Китай, и второму пилоту не очень-то понравилось, хотя, глядя на командира, приобрел в Стране дракона кожаную куртку и командирские часы со светящимся циферблатом — точная копия наших, бывших советских, подаренных Геннадию еще в училище за отличные успехи в боевой и политической подготовке. Он забыл надеть их, когда пришли за ним фээсбэшники. А китайские часы оказались дрянными — ни с того ни с сего останавливались, и он выбросил их. Южная Корея, судя по прессе, более процветающая страна, и увидеть новый город, новых людей, их жизнь и культуру, несомненно, интересно. Но у второго пилота и бортового механика это связано и с большой ответственностью — они отвечают не только за груз, но и за безопасность самолёта: своей охраны нет, а на чужую надеяться… Может случиться как с «Русланом». Геннадий был уверен, что катастрофа — дело рук диверсантов. Правда, там была своя охрана. Однако ныне и среди своих немало чужих…
— А зачем? Я не собираюсь кореянкам в любви объясняться, — пошутил и Геннадий.
— Вот и зря. Кореянок и японок знатоки считают самыми сексуальными бабами. — И продекламировал, перефразировав Есенина: — «Струилися запахи сладко, И в мыслях был пьяный туман… Теперь бы с младой кореянкой Завесть хорошо роман».
— Ну, командир, — помотал головой Геннадий. — И откуда у тебя силы берутся? С женой четверых настругал, а сколько на стороне по лавкам бегают?
— Много, Гена. Хорошо, что они по лавкам бегают, а не за мной…
Бортмеханик был уже у «Ан-24» и доложил, что самолёт к полёту готов. Не успели они произвести осмотр, как подвезли груз. Это были тяжёлые ящики с оловом. Один, поменьше, отправляемый «патриотом» из Якутии, явно был с алмазами. Но проверке он не подлежал…
Геннадий с бортмехаником прочно закрепили ящики, и второй пилот занял свое место в кабине. Диспетчер дал «добро» на взлёт.
Едва набрали высоту, как у командира с желудком снова начались неприятности. Он так громко разряжался и испускал такое зловоние, что Геннадий отмахивался рукой, как от ядовитого газа.
— А ещё к кореянкам намыливаешься.
— К тому времени я весь запас выпущу, — с усмешкой отвечал Биктогиров. — Это атмосфера виновата.
Но через пятнадцать минут полета командиру стало не до шуток: от страшной боли в желудке он согнулся в три погибели, до крови закусив губу. С трудом промолвил:
— Веди. Мне совсем хреново.
— Давай вернемся, — предложил Геннадий.
— Ты что?! А груз? — Передохнул. — И меня спишут… А кто кормить детей будет?
— Но с этим шутить нельзя…
— Достань аптечку, — прервал его Биктогиров. — Там фестал, но-шпа… Я всегда беру.
Геннадий, всецело доверившись автопилоту, вылез из кресла и достал из аптечки лекарства. Из термоса, который всегда брали с собой, налил горячего чаю.
Биктогиров проглотил сразу две таблетки фестала и две но-шпы. Но боль не отпускала.
— Сраная колбаса! — сквозь силу выругался командир. — Из чего только ее варганят… Позавтракал, называется… Сразу она мне не понравилась. — Превозмогая боль, стал выбираться из кресла.
— Ты куда?
— На толчок, куда ж ещё, — со злостью ответил командир и в полусогнутом состоянии, придерживая живот рукой, направился в хвост самолёта. Не возвращался минут десять, и Геннадий забеспокоился — не случилось ли худшего. Но бросить управление без присмотра, несмотря на безупречную работу автопилота, не мог — за техникой глаз да глаз нужен.
Биктогиров вернулся бледный, позеленевший, будто после продолжительной болезни. Взялся за спинку кресла, но тут же заторопился обратно. И ещё отсутствовал столько же.
— Я запросил посадку на Угловой, — сказал Геннадий, когда тот сел в кресло, проверяя, как отреагирует командир на его намерение.
— Да ты что! — сердито выкатил глаза командир. — Мне уже лучше. Сейчас же отмени запрос. — И потянулся рукой к самолетному переговорному устройству, чтобы переключиться на командную связь.
— Я ещё не успел, — успокоил его Геннадий. — Только собирался.
— Ты брось мне такие шуточки. — Биктогиров, похоже, действительно обиделся: голос его зазвучал
