Интерес к загробной живописи свел Фарбина с Саввой Рогожиным – случайно. В одном из салонов Альберт Демидович увидел выставленный на продажу этюд «Игрок на двух флейтах» – фрагмент фрески из гробницы «Леопардов» в Тарквинии. Он немедленно дал Геннадию поручение познакомиться с художником, разузнать о нем и пригласить его для беседы.
Савва Рогожин поразил господина Фарбина своим мировоззрением, мотивами творчества, образом жизни. Он решил оказать художнику финансовую поддержку и не пожалел об этом. Живопись Рогожина захватила его своей посвященностью смерти, воспеванием
«Нимфа» же оказалась яркой звездой, блеснувшей на закате жизни художника, его прощальным подарком. Последним поклоном гения перед тем, как занавес закроется.
Альберт Демидович ни минуты не сомневался, что «Нимфу» Рогожин создал для него. Он увидел картину случайно, еще недописанной... и сразу был сражен, покорен ее страстным, мятежным духом, выраженной в ней неистребимой и гибельной силой любви... прекрасной и страшной в своей незавершенности, в своем вечном обещании неземного блаженства...
– Эх, Савва, Савва! – вздохнул господин Фарбин, поворачиваясь к Геннадию. – Никогда не думал, что он уйдет раньше меня. А вот, поди ж ты, как получилось... За «Нимфу» я перед ним в неоплатном долгу. Угодил, стервец!
Шедько молча смотрел на шефа стеклянными глазами. Он понимал: никто не ждет от него ответа.
Смирнов снова приоткрыл глаза... надеясь, что окружающее изменится. Но перед ним в тусклом свете возникло все то же видение – юноша, пританцовывая, несет чашу к столу пирующих; музыканты играют на кифарах и флейтах; разодетые женщины улыбаются красивым мужчинам, возлежащим на пиршественных ложах; возницы, соревнуясь на скачках, погоняют запряженных парами великолепных лошадей... амазонка замахивается мечом на поверженного врага...
Всеслав пошевелился, повернул голову, и затылок сразу заныл. Зато взору предстала иная картина – старцы с благородными лицами, сидя друг напротив друга, ведут неторопливую беседу; слуги несут сосуды с вином и ветки лавра своему господину... который сидит на троне, поставив ноги на каменную скамеечку...
«Я что, на выставке, среди рогожинских работ? – подумал сыщик. – Но как я оказался здесь? Или это бред... А может быть, я умер и попал в этрусский рай?»
Последняя мысль заставила его закрыть глаза, потом опять открыть – ничего не изменилось. Даже свет остался таким же тусклым.
– Почему здесь полумрак? – прошептал Смирнов. – Где же всепроникающее божественное сияние?
– Грешникам не положено, – серьезно ответил владыка, сидящий на каменном троне. Видимо, он был тут за старшего.
– Где я? – спросил сыщик, чувствуя сильный озноб.
– А ты не догадываешься?
Владыка приподнялся, встал со своего трона и приблизился. Его черные глаза с длинными ресницами уставились на Всеслава. Знакомый взгляд...
– Где я тебя видел? – пробормотал сыщик, пытаясь приподняться. – Помоги...
Владыка снизошел к его просьбе, поддержал, и Смирнов смог принять полусидячее положение. В голове пульсировала боль, сознание меркло.
– Ты живой? – задал глупый вопрос Всеслав. – Или тоже оттуда...
Он повел рукой в воздухе, показывая на музыкантов и пирующих.
– Живой, – тряхнул стриженой головой владыка. – А вот насчет тебя у меня возникли сомнения. Но потом я пульс пощупал, вижу – дышишь. Тебе повезло, что я оказался рядом.
Сыщик медленно приходил в себя, осматривался. Это был не выставочный зал – помещение тесное, каменное, с разрисованными стенами. В стене – ниша, ложе в ней с высеченными из камня подушками, трон со скамеечкой для ног. У скамеечки – трехглавый пес, фигура женщины со змеиными хвостами...
– Мы где? – спросил Всеслав «владыку».
– Думаю, в гробнице, – ответил тот. – Очень похоже.
Сыщик вздрогнул, и боль вспыхнула, напомнила о себе приступом тошноты.
– То есть как это – в гробнице? Нас что, живьем похоронили?!
– Вроде того... – усмехнулся «владыка». – Уж тебя – точно. Лежать бы тебе здесь, тлеть...
– Ты что говоришь?! – возмутился Смирнов. – Я ведь живой! Сам видишь, дышу... и сердце бьется.
– Это пока.
Сыщик дернулся и застонал. Он смутно вспомнил темный каменный коридор, ступени, ведущие вниз, удар, натужный скрип закрывающегося блока... боль, провал в черноту...
– Холодно здесь, – поежился «владыка». – Пора выбираться.
– У тебя имя есть? – спросил его Всеслав. – Надеюсь, не Харон [4] какой-нибудь?
– Не Харон. Меня Глебом зовут.
В затуманенном уме господина Смирнова что-то щелкнуло и поставило все на свои места. Он пока не мог сообразить, как оказался в гробнице, но...
– Глеб?! – воскликнул сыщик. – Конарев?! Так я же тебя ищу!
– Ты меня знаешь? – шарахнулся от него парень. – Откуда?
